В связке

Здесь помещены голоса персонажей в правильной последовательности. В общем, всё, что выложено по этой теме, вместе.

Бок Инна Федоровна

Бок Инна Федоровна

В связке. Общий документ.

НОМЕР 34 25

Утро. Сегодня запланированы четыре трапезы, за которыми нужен усиленный контроль. В них участвуют урожденные - машины для убийства, которые родились такими и которым быть такими уготовила сама природа.

Я охранник, я умер для всего мира, но жив здесь, лишенный чувств и эмоций, лишенный настоящей жизни.

Главный разблокировал меня и я вышел из капсулы, готовый начать новый день.

Черный костюм и маска на лице главного вызвали бы у меня злость, если бы не мертвая душа, гнилостным комком лежащая у меня за ребрами.

Я облачен в форму уже почти год и моё тело не вырабатывает пота и каких-либо иных выделений. Я не нуждаюсь в пище и воде. В нормальной жизни таких как я называют роботами, только те роботы из металла, а я, помнящий всё тепло родного дома и жизни, поцелуи моей любимой, теперь робот из человека.

В чем-то этот день был особенным, ведь я ранее видел номера участвующих в сегодняшней трапезе и один из номеров я видел уже много раз, около сотни. И потому где-то в нутре гнилостного комка шевельнулось живое нутро. Только понять суть этого шевеления я пока не могу. Может быть потом?

Три трапезы прошли как и положено. Кровь, тихие крики и шипение из динамиков, содержание которого нормальное человеческое ухо различить не в состоянии. А вот номера, которых мы контролируем, слышат там слова. Слова, которые диктуют им суть трапезы, ведь каждый раз, для каждого номера алгоритм оказывается различным.

Третья трапеза была для меня особенно интересна и я следил за движениями высокой красивой фигуры. Даже напоминающая жертву маньяка-садиста, который год морил бы её голодом и истязал всевозможными способами, она вызвала бы у меня вздох восхищения, когда в очередной раз кидалась на свою трапезу.

Вопросов сейчас не возникало о том, кто является трапезой, а кто тем, кто участвует в качестве едока.

И слышались крики, на стекло попала кровь, и из-за неё я не увидел, как одно полуизрубленное тело поглощает второе.

Как я докатился до того, что бы видеть, как по стеклу стекают ошметки плоти и крови...

Как так получилось, что я наслаждаюсь в глубине комка гнили тем, как один человек, лишенный всего в своей жизни жрет другого...

Как...

Я же помню себя, свои счастливые дни. Любимую дочь, любимую жену, любимую работу...

А потом я помню, как продал себя за то, что бы мою дочь вылечили. Она заболела, а я, сдав все анализы оказался не пригоден что бы отдать ей своё сердце. Но врач подошел ко мне и сказал, что я подхожу для кое-чего другого. Для чего? Для того что бы быть 'служителем'. Я должен служить своему народу.

И я согласился. Кто бы не согласился отдать себя за то, что бы его ребенок жил, а оставшиеся деньги дали возможность жить им обеим безбедно. Кто бы не согласился?

И я был согласен до того момента, пока не увидел, как изможденную девочку возраста моей дочери рвет на части более грязный номер. На несколько секунд мне показалось, что это и была моя дочь, но потом я не увидел на плече знакомого родимого пятна и с постыдным для себя облегчением отвел взгляд от будто умирающего ребенка. Но она выжила.

В тот момент в моем прогнившем нутре шевельнулось живое нутро... как червь в гнилой земле.

В следующий момент в камере начало твориться что-то невероятное. Перед самым телом едок затормозила и посмотрела на зеркало, за которым стоял я. она смотрела огромными желтыми глазами и качнув головой невесело усмехнулась.

А в дальнем углу камеры стал сгущаться воздух. Заверещали датчики, показывая дикий уровень радиации, рентгеновского излучения и тысяч других излучений, которых там не должно было бы быть.

Уже приступившая к трапезе едок оторвалась от пищи и посмотрела на силуэт, вышагивающий из мрака.

-Убрать это, - тихо скомандовал главный.

И мы бросились в камеру, заляпанную кровью трапезы.

Ноги, подгибаясь, впервые за долгое время несут меня по холодному гладкому полу с натугой. Это пугает меня и вселяет в гнилостный комок страх. А страх заставляет ощущать дрожь и неуверенность в руках, которые не успевают нажать на спусковой крючок пистолета с плазмой.

Удар и моя грудь разлетается на куски, а сознание мутнеет.

Как... как я докатился до того, что бы моя кровь стекала вместе с кусками плоти по гладкой металлической стене...

АБАДДОН.

Десять веков... Тысяча лет... более 365000 дней и 8760000 часов...

31536000000 ударов угасающего в океане пустоты сердца.

Всё это время я сумел не сойти с ума лишь потому, что ненавидел. Цеплялся за остатки существования из жгущего как горный лед чувства ненависти и желания уничтожить того, кто меня заточил.

Я не мог умереть, но я мог потерять себя, считая эти сокращения сердечной мышцы, которые сводили с ума, покоряли... Сам множество раз испытывая подобную пытку на своих пленных, я убеждался в том, что одиночество и монотонный звук, повторяющийся через определенный промежутки времени, уничтожают сознание подчистую. Остаётся только корчащиеся от запредельного ужаса остатки.

Но я держался только из неугасающей ледяной ярости. Я знал, что скоро будет ниточка, которая вытянет меня на свободу, даст возможность вцепиться в глотку ему...

Ну же... первое за тысячу лет ощущение - боль. Невыносимая физическая боль мне показалась материнской лаской - настолько я был рад тому, что вырвался!

После стольких лет абсолютной темноты и тишины меня ослепили и оглушили первые ощущения от девичьего взвизга и в нескольких сантиметрах от моего лица личико девушки лет девятнадцати с огромными глазами цвета засохшей крови и тонкими, даже немного резковатыми, но чувственными, чертами испуганного лица.

Боль мне приносили абсолютно все ощущения, а скопившаяся за века ярость выплеснулась на первое попавшееся существо - эту девушку, которую я отшвырнул на стену. Краем глаза я успел заметить, что она не размазалась по гладкой поверхности, а оттолкнувшись ногами от неё, забилась в ближайший угол, шипя что-то непонятное на своем языке.

В помещении, где я стоял, куда меня втянула освобождающая нить, было непривычно находиться. Белые стены, пол, потолок. Напротив что-то вроде окна, только вместо стекла там было синеватое зеркало, которое будто бы глядело на находящегося внутри. А под потолком висел небольшой черный ящичек на ножке и с круглой стекляшкой на передней стенке.

В углу лежал труп, вокруг которого было много крови и несколько вырванных органов, бесформенными кусками валявшихся в луже.

Уже более заинтересованно посмотрев на девчонку, я подошел к ней, пытаясь рассмотреть её снова, но все краски с непривычки расплывались перед глазами, делая меня практически беспомощным.

Стоило мне подойти к расплывающемуся комку отдаленно напоминающему обнаженное женское тело, как едва успел увернуться на одних проснувшихся инстинктах от лезвия ножа, просвистевшего около моего уха.

Из моего горла вырвался рык, но добить мелкую мразь, я не успел - распахнулась замаскированная в стене дверь и трое людей со странными предметами в руках вбежали всей толпой в небольшое помещение. Стадо, бараны, идущие на заклание...

Первые двое даже не успели почувствовать меня, а последний сумел даже вякнуть что-то удивленное. Я в плохой форме...

Дверь оставалась открытой как и путь к свободе, теперь полной и бесповоротной.

Но стоило мне шагнуть к проему, как меня будто за загривок дернуло - нить не порвалась и приобрела совершенно иное качество...