Страница 1 из 74

Источник

Миченер Джеймс А.

Джеймс А. Миченер

Источник

James A. Michener

THE SOURCE

Издательство АЗБУКА®

Эта книга – роман. Все действующие лица и события являются вымышленными, за исключением упомянутых ниже. Ребе Акива – это реальный человек; он умер в 137 году. Все приведенные высказывания ребе Акивы можно проверить. Царь Давид и Ависага, Ирод Великий и его семья, военачальник Петроний, император Веспасиан, военачальник Иосиф и Маймонид также реальные личности и их высказывания также можно проверить.

Города Акко, Цфат и Тиберия на самом деле существуют в Галилее, и их описание передано довольно точно, однако Макор, его расположение и проводимые там раскопки – плод воображения автора.

Холм

Холм Макор на участке 17072584 в Западной Галилее предстал перед археологами воскресным утром 3 мая 1964 года, когда они стояли в оливковой роще, расположенной южнее. По внешнему виду холма нельзя было сделать каких-либо выводов о его происхождении, строении или истории. Разве что ровная поверхность склонов позволяла предполагать, что примерно в 1700 году до н. э. склоны были обложены тяжелыми каменными плитами, и это было делом рук гиксосов, вторгшихся в Египет с севера, а еле заметное возвышение с восточной стороны указывало, что некогда тут стояло какое-то строение.

Во вторник пароход миновал Гибралтарский пролив и пять дней шел через Средиземное море на восток, мимо островов и береговых скал, богато отмеченных историей. В субботу вечером стюард посоветовал доктору Куллинейну:

– Если вы хотите как можно раньше увидеть Святую землю, вам стоит подняться с рассветом.

Стюард был итальянцем и избегал произносить слово «Израиль». Для него, доброго католика, эти места всегда будут Святой землей.

Незадолго до рассвета Куллинейн услышал легкий стук в дверь. Когда он поднялся на палубу, звезды еще сияли, но луна уже опускалась за горизонт, а над землей, встречи с которой он ждал, начинало всходить солнце. Постепенно звездная россыпь, висевшая над Израилем, начала тускнеть и меркнуть. Стала видна береговая линия и розовато-лиловые холмы в дымке рассвета. Куллинейн смог рассмотреть три здания, которые были ему известны: слева – белая мечеть Акко, в центре – золотой купол Бахайского храма, а справа, высоко на холме, – коричневые зубчатые стены католического монастыря кармелитов.

– В этом и есть евреи, – сказал он. – Начисто отрицают свободу религии – и дают ее всем. – Он подумал, что это могло бы быть хорошим девизом нового государства, но, пока пароход приближался к берегу, добавил: – Я бы в самом деле почувствовал, что приближаюсь к Израилю, если бы мне было позволено увидеть хоть одну настоящую синагогу.

Но религия евреев – это вещь в себе, это система для организации бытия, а не для строительства величественных храмов, так что в поле зрения не было ни одного еврейского религиозного здания.

Даже когда они причалили, знакомство с еврейским государством пришлось отложить, потому что первым человеком, который узнал его, был симпатичный добродушный араб тридцати с лишним лет, облаченный в изысканный костюм западного покроя. Еще с пирса он кричал ему по-английски:

– Добро пожаловать! Добро пожаловать! Все готово!

Два поколения английских и американских археологов слышали по прибытии это сердечное приветствие, исходившее из уст встречавшего их Джемала Табари или его знаменитого дяди Махмуда, работавшего на большинстве исторических раскопок в этом районе. Доктор Куллинейн из Музея Библии в Чикаго не сомневался, что его встретят.

Много лет он мечтал вскрыть один из молчаливых холмов на Святой земле. Может, ему удастся найти недостающие звенья в истории людей и богов, которые обитали на этой древней земле. И пока пароход швартовался, ученый рассматривал Акко на другом берегу залива, блистательную драгоценность этого побережья, в волнующую историю которого он был готов углубиться. Финикийцы, греки, римляне, арабы и, наконец, Ричард Львиное Сердце и его крестоносцы, сверкая доспехами, высаживались в этой гавани, и археологу Куллинейну выпала привилегия пройти по их стопам.

– Надеюсь, что справлюсь, – прошептал он.

Как только Куллинейн оформил все таможенные документы на груз, лежащий в трюме: книги, химикалии, фотографическая техника, небольшой дизель-генератор и тысячи других вещей, о которых мирянин и не подумал бы, – он спустился по трапу и обнялся с Табари. Араб сообщил:

– Дела таковы, что лучше и быть не может. Скоро прибудет доктор Бар-Эль. Остальные уже на раскопках, а фотограф из Лондона прилетает сегодня днем.

– Погода хорошая? – спросил Куллинейн.

Это был высокий худой человек с короткой стрижкой, которому только что перевалило за четвертый десяток. Ирландец-католик, он получил образование в Гарварде и Гренобле и приобрел опыт раскопок в Аризоне, Египте и в местах к югу от Иерусалима. В обычных обстоятельствах вряд ли католику доверили бы возглавить такие раскопки, ибо раньше полевыми работами Музея Библии руководили церковники-протестанты, но средства на эти раскопки выделил чикагский еврей, который сказал:

– Не пришло ли время профессионалу заняться этой работой?

И Куллинейн дал согласие, тем более что он говорил на иврите, немного по-арабски и по-французски. Он был типичным ученым нового поколения, отлично подготовленным, не реагирующим на всевозможный вздор. Когда Куллинейн со всем своим оборудованием покидал Чикаго, один репортер спросил его: предполагает ли он найти на раскопках данные, доказывающие истинность Библии? И археолог ответил:

– Пусть Господь сам правит своим ковчегом. Мы не собираемся ему помогать.

Этот дерзкий ответ широко цитировался, а бизнесмен, который вложил четверть миллиона долларов в эти раскопки, услышав остроту Куллинейна, уверовал, что его деньги в надежных руках.

– Погода просто безукоризненная, – ответил араб.

Он говорил с легкостью и раскованностью человека, чей отец был сэром Тевфиком Табари, кавалером ордена Британской империи IV и II степени, одним из тех арабских лидеров, которому британцы полностью доверяли. Сэр Тевфик послал сына в Оксфорд, надеясь, что тот пойдет по его стопам на поприще гражданской службы, но мальчишка с самого начала был очарован трудами своего дяди Махмуда, копавшегося в истории, и оксфордские профессора сделали из него первоклассного ученого-археолога. Зимой 1948 года, когда евреи угрожали захватить Палестину, молодой Джемал, которому минуло двадцать два года, долго размышлял, что ему делать. Раздумья завершились типичным для Табари решением: он остался в Акко и отчаянно дрался с евреями. Затем, когда его беспорядочно набранная армия потерпела поражение, он заявил, что не будет искать убежища ни в Египте, ни в Сирии. Он остается в Израиле, где всегда жил, и будет работать вместе с евреями, восстанавливая истерзанную войной землю. В результате этого смелого решения Джемал обрел повсеместную популярность, как едва ли не единственный образованный араб, который нарасхват требовался на многочисленных археологических раскопках, что шли по всей стране. Его присутствие на площадке означало, что работа будет вестись в соответствии с высочайшими научными стандартами. Сотрудники говорили о нем: «Джемал с одной лишь кисточкой из верблюжьей шерсти может врыться в землю на двадцать футов».