Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 13

Нужно ли сокращаться Северу, чтобы рос Юг?

Большинство сторонников концепции «благосостояния без роста» допускают, что развивающимся странам нужно дать определенное время на экономический рост. Это не касается, однако, высокоразвитых промышленных обществ. Наоборот, скорее богатые страны должны ограничить потребление, чтобы предоставить возможность остальным победить бедность. Рудольф Баро, глашатай радикальных цивилизационных перемен, приводит следующий аргумент: «Солидарное решение конфликта между Севером и Югом неотвратимо требует не расширения, а, напротив, сокращения наших производственных мощностей, чтобы количество необходимого всем, не переросло границы возможностей Земли»[41]. С такой точки зрения сумма материальных возможностей — фиксированная величина, определяемая продуктивностью или, точнее, выносливостью Земли как системы. Этот предел уже позади. Поэтому достижение глобальной справедливости возможно лишь путем перераспределения наличного богатства: экономический прогресс Юга требует регресса на Севере.

Такая позиция обладает обаянием морального ригоризма и политического радикализма. Однако предпосылка неверна, да и вывод нелогичен. Земля конечна только в пространственном отношении, но не ее производительный потенциал, слагающийся из взаимодействия солнечной энергии, фотосинтеза и изобретательского гения человека. Из объема предельно допустимых нагрузок на атмосферу также не выводится абсолютный предел экономического роста. На климат влияет не объем производства, а его перенасыщенность углеродом. И напротив, простая формула «меньше производства, меньше потребления» не предотвратит экологического коллапса. На сколько богатые страны могут сократить ресурсопотребление и выбросы CO2, пойдя по пути самоограничения? На 20 %? Это был бы почти греческий вариант. Даже по самым оптимистическим прогнозам цели климатической политики, которую поставили перед собой страны ОЭСР, — сокращение выбросов парниковых газов на 90 % — невозможно достичь путем самоограничения. Так что придется увеличивать выпуск инновационной продукции и множить инновационные способы производства.

Призыв «Меньше того же самого» (меньше ездить, меньше потреблять, меньше бытового комфорта) не спасет планету. Важно изменить производственные процессы, энергетическую и транспортную системы, сельское хозяйство, градостроительство, это тем более верно, если учесть перемещение динамики роста в Южное полушарие. На ФРГ сегодня приходится всего 2,5 % общемировых выбросов парниковых газов, и этот показатель имеет тенденцию к снижению. На весь Евросоюз в 2010 г. пришлось 13 %; по прогнозам Международного энергетического агентства, к 2030 г. эта цифра понизится до 9 %. В Китае показатель составил почти 25 % (с 1990 г. он вырос почти на 200 %). Наивно полагать, что европейцы смогут нивелировать увеличение выбросов CO2 в развивающихся странах, сократив потребление. На США в этом вопросе никто всерьез и не рассчитывает. Все зависит от того, удастся ли в ходе революции эффективности существенно сократить ресурсопотребление Севера и одновременно направить рост Юга в устойчивое русло.

Как ни крути, чтобы помочь странам Юга, не имеет никакого смысла делать ставку на понижение жизненного уровня в старых индустриальных странах. Кто заставит 500 млн европейцев настолько понизить свой уровень потребления, чтобы дать миллиардам людей из развивающихся стран возможность повысить уровень жизни? Простое перераспределение благ между богатыми и бедными не поможет. Чтобы удержать под контролем изменение климата, общемировые выбросы парниковых газов нужно сократить почти наполовину. Такой жесткий аскетизм не может вдохновить страны Юга. Скорее наоборот: нам удастся убедить новые индустриальные страны пойти по экологическому пути, если это будет не в ущерб их благосостоянию. Ставя знак равенства между сокращением производства и уже неактуальным понижением уровня ресурсопотребления и выбросов, мы тем самым перекрываем путь, ведущий к созданию глобального климатического альянса.

При этом нельзя сказать, что изменение образа жизни не имеет никакого смысла. При одном взгляде на наши гастрономические пристрастия и транспортные привычки необходимость в решительных действиях становится очевидной: с точки зрения здоровья и экологии было бы весьма полезно есть меньше мяса, в больших городах пересесть с частных легковых автомобилей на общественный транспорт, велосипеды, взятые напрокат автомобили, а иногда куда полезнее пройтись пешком. И речь идет не об этических ограничениях наших желаний и потребностей, а о здоровом и достаточном питании и более цивилизованных способах передвижения. Экология и гедонизм, изменение поведения и технические инновации вовсе не противоречат друг другу. Но не надо обманывать себя и других: львиная доля необходимого понижения экологических нагрузок должна стать следствием перманентного повышения эффективности ресурсопотребления и перехода на возобновляемые источники энергии.

Именно к такому выводу приходят участники международных симпозиумов, посвященных проблемам климата. Столь ожидаемая многими конференция по климату в Копенгагене в 2010 г. не удалась прежде всего потому, что ни пороговые страны, ни США не были готовы согласиться с предложенным лимитом на выбросы CO2, считая, что это ограничит их возможности роста, и не могли расстаться с представлением о том, что рост благосостояния напрямую зависит от повышения количества выбросов CO2. Сохранить климат удастся лишь в том случае, если мы разорвем этот порочный круг. Глобальное соглашение по устойчивому климату можно будет подписать только в случае, когда главные игроки на этом поле убедятся в том, что рост благосостояния возможен и при понижении уровня ресурсопотребления. Оттмар Эденхофер, главный экономист Потсдамского института по исследованию климата и один из ведущих специалистов Межправительственной группы экспертов по изменению климата (Intergovernmental Panel on Climate Change, IPCC), настаивает на том, что концепция зеленого роста не сможет заменить международный договор по климату, который налагал бы ограничения на выбросы парниковых газов. Но справедливо и обратное: не имея убедительных примеров в целесообразности экологически чистого роста, мы никогда не подпишем подобное соглашение. Как в мировой экономике, так и в климатической политике центры тяжести все заметнее перемещаются из старых промышленных стран в новые. В 2008 г. выбросы CO2 в Китае впервые превысили уровень выбросов в США, в 2011 г. соотношение было уже 1,5:1. При этом Китай лишь лидер индустриализации многих стран бывшего третьего мира, фундаментом которой остается ископаемое топливо. С учетом резкого повышения уровня выбросов парниковых газов в новых промышленных странах прежние расчеты о пороговом повышении температуры на 2 °C можно сдавать в макулатуру[42]. Если мы не хотим безучастно взирать на то, как погружаемся в хаос, нужно стремительно ускорить темпы внедрения экологических инноваций, заменив ископаемые источники энергии возобновляемыми, резко сократив выбросы CO2. Если Старая Европа все еще может служить эталоном (в этом вопросе), нам придется как можно нагляднее это продемонстрировать. Вместо того чтобы отгораживаться от мирового роста, Европе необходимо направить свои амбиции на то, чтобы встать во главе зеленого роста. Для этого у нас имеются все предпосылки: высокая экологическая сознательность, широкий спектр ноу-хау в науке и производстве, квалифицированные работники и обширный инструментарий для разработки экологически чистых технологий и продукции.





Рост и социальный прогресс

По всем традиционным параметрам — продолжительность жизни, детская смертность, образование, здравоохранение, права женщин, демократические свободы — экономический рост последних 200 лет идет рука об руку с прогрессом в социальной сфере. Пожалуй, самый надежный критерий тут средняя продолжительность жизни. Только с середины прошлого века она выросла с 45 до 67 лет для мужчин и с 48 до 72 лет для женщин. В 1950 г. достигнуть 70-летнего рубежа мог надеяться в лучшем случае 1 % населения Земли, сегодня эта цифра составляет 57 %. Хотя общественное богатство распределяется крайне неравномерно, положение рабочего класса значительно улучшилось. С точки зрения наемного рабочего начала индустриальной эпохи, большинство рабочих на Западе сегодня живут как в сказке. Это касается как частной жизни, так и социальных и политических прав: 5-дневная рабочая неделя, гарантированный отпуск, оплата больничных, широкий спектр медицинского обслуживания, школьное образование, возможность карьерного роста, избирательное право и возможность активно отстаивать свои интересы, не опасаясь при этом попасть за решетку. Достаточно заглянуть в любой исторический музей, чтобы удостовериться, какие сказочные перемены произошли в положении рабочего класса за последние 150 лет. Несмотря на всю жесткость, история индустриализации в Европе была историей прогресса цивилизации. И сегодня события повторяются в других частях света. Все это было бы немыслимо без роста производительности труда и постоянного внедрения технических новшеств, невероятно увеличивших объем общественного богатства. На этом фундаменте возникло социальное государство, институционализированный компромисс между классами. Содействовав повышению заработной платы, длительный экономический рост дал возможность отладить государственную политику перераспределения, установив тем самым относительное социальное равновесие. Это заложило прочную основу для сокращения рабочего времени и приобщения все более широких слоев населения к образованию и культуре.

41

Rudolf Bahro, «Elemente einer neuen Politik. Zum Verhältnis von Ökologie und Sozialismus», Berlin 1980, S. 194.

42

Frank Drieschner, «Der große Selbstbetrug». http://www.zeit.de/2012/41/Vier-Grad-Klimapolitik-Klimawandel/komplettansicht.