Ген бессмертия

В аудитории за столом сидел один-единственный человек. Мужчина был широкоплеч и, как я могла оценить, невысок ростом. У него была поистине восхитительная внешность – абсолютно седые волосы, но лицо очень красивое, без явных признаков старения. Глаза пронзительные, серые, почти с металлическим оттенком. Лицо неэмоциональное. Я бы дала ему лет сорок, но могла и серьезно ошибаться.

Села на стул напротив и поздоровалась. Он ответил голосом настолько приятным, что почти завораживал:

– Добрый день. Я представляю банк… – он озвучил название, – и нас интересуют студенты-экономисты, которые после выпуска могли бы стать нашими сотрудниками.

И тут до меня дошло – что-то не так! Что-то в происходящем было неправильным. Зачем искать сотрудников среди третьекурсников, ведь за пару лет многое может измениться? Почему пригласили именно меня? Да, я хорошо учусь, но таких же отличников только в моей группе наберется еще несколько человек. В этом не было смысла. А бархатно-карикатурное очарование сидящего передо мной мужчины только усиливало ощущение неестественности происходящего. Не определив для себя окончательно, что же меня смущает, я предпочла пока сохранять молчание. Тогда он спросил:

– Я могу вам задать несколько вопросов?

– Да, – прозвучало несколько холодно, но я хотела для начала разобраться, что к чему.

– Плотникова Анна Викторовна?

– Да, – чувствую себя прицепленной к полиграфу.

– Какие предметы Вам нравятся больше всего, Анна?

– Я успеваю по всем предметам.

– Но я спросил не об этом, – выражение его лица не менялось совершенно. Это было тоже странно, хотя, возможно, я уже сама себя настраивала на мистическую волну.

– Макроэкономика, институциональная экономика, теория статистики, международные экономические отношения.

Ну а что? Меня спрашивают – я отвечаю.

– Чем вы увлекаетесь помимо учебы?

– Читаю книги.

– Какие?

А вот это уже ни в какие ворота! Он ничего не записывал, но я наглядно представила, как заполняется мое досье: «Такая-то девица такого-то года от роду, Шопенгауэра не читала, с Кантом ознакомлена поверхностно, а вот Донцовой себе всю репутацию испортила. Казнить». Но я очень вежливая, мама бы мною гордилась:

– Разные.

Мне показалось или губы у него едва дернулись?

– Кем работают ваши родители?

Я проигнорировала множественное число.

– Мама – главный экономист в крупной компании.

– Каков ее средний заработок?

Ага. Вот сейчас он предложит косметику по каталогам продавать.

– Не думаю, что это вас касается.

Он никак не отреагировал на выпад и продолжал:

– Отец?

Отец. Я вообще никогда не знала своего отца. В детстве я спрашивала у мамы про него, она ответила, что тот ушел от нее еще до моего рождения. Позже, будучи подростком, я выяснила, что они с мамой даже не встречались. Просто так вышло, что они оказались в одной постели, она забеременела, а папаша исчез из города сразу, как только услышал эту новость. У меня не было по этому поводу ни тяжелых переживаний, ни ненависти к нему. Чем больше я об этом думала, тем больше понимала, что винить его сложно – он был таким же подростком, как мама, он не любил ее, не считал своей девушкой. Он не знал, как справиться с возникшей проблемой. Он просто оказался более слабым, чем мама. Я никогда не оправдывала его, но и не осуждала. Я вообще о нем не думала. Моя семья – это мама. Мне всегда этого было достаточно.

Я перебрала в голове варианты ответа, но вдруг осознала, что я этому милому дядечке ничего не должна объяснять. Кроме того, я никогда не мечтала ни о работе в банке, ни о продаже косметики по каталогам. Поэтому, вместо ответа, встала и спокойно спросила:

– Собеседование закончено? Я могу идти?

А вот сейчас он точно улыбнулся. Прямо почти по-настоящему! И кивнул.

Вечером, придя домой, я рассказала маме об этом странном собеседовании. Она зачем-то очень подробно расспросила меня о внешности моего «банкира», а потом задумчиво закивала головой. Это уже тогда показалось подозрительным, но мама на мой вопрос ответила: «Да-да, странно. Нет, я ничего об этом не знаю». Собственно, эта история очень быстро забылась за неимением дополнительной пищи для размышлений.

Студенческие годы пролетали. Я была счастливой молодой девушкой – немного странной, иногда замкнутой, иногда грубой, иногда общительной и дружелюбной, ходила на студенческие вечеринки и вкушала последние радости остатка детства. И во мне всегда жил Андрей. Наверное, поэтому на пятом курсе я и начала встречаться с Гришкой – голубоглазым улыбчивым блондином, который отдаленно имел внешнее сходство с моим прекрасным принцем. Гришка был хорошим человеком и моей маме очень нравился. Месяц у нас с ним ушел на то, чтобы наслаждаться друг другом, и еще год – на то, чтобы понять, что, в общем-то, нас ничего, кроме секса и пустых разговоров, не связывает. Инициатором расставания стала я, но Гришка, как мне показалось, даже ощутил облегчение. Очень быстро он обзавелся другой подругой, о чем и поспешил мне сообщить. Возможно, ему был необходим хоть укол ревности с моей стороны, чтобы окончательно поставить точку, чтобы убедиться, что год, проведенный вместе, хоть что-то для меня значил. Укол ревности был.

После института мне предложили остаться на кафедре в должности ассистента, и я согласилась. Мне казалось, что у меня подходящий характер для преподавания, да и других планов у меня не было. Шло время, я поступила в аспирантуру, вела семинары и ходила на лекции к именитым профессорам. В моей жизни все было правильно. А потом мама умерла.

На похоронах я не плакала. Стояла спокойно, выпрямив спину, и смотрела в точку впереди себя, как будто происходящее меня не касалось. Люди подходили ко мне, что-то говорили, я кивала и возвращалась к своей точке. Думала о том, почему люди вообще плачут на похоронах, зачем нужны венки и искусственные цветы. Думала о том, что тете Свете нелегко было решать все проблемы, связанные с организацией траурных церемоний. Думала о том, что пришло очень много людей, большинство из которых я не знала. Даже Гришка пришел. Возможно, я должна быть ему за это благодарна. Или не должна? Должна ли я вести себя каким-то определенным образом или от меня никто ничего не ждет? Может быть, все хотят, чтобы я заплакала? Я думала о маминой желтой кружке.

Первой обо всем узнала моя тетя. Я была дома, ждала маму, которая должна была вернуться с корпоративной вечеринки. В дверь позвонили, это и пришла тетя Света – мамина сестра. Она была какой-то серой, заплаканной и очень тихой. Ничего не сказав, обняла меня. И я сразу все поняла.

Тетя Света была разбита. Она рассказала, что произошла авария – два человека серьезно пострадали, а мама скончалась на месте. Велела мне собрать все необходимое, чтобы на время переехать к ней. Я покидала в сумку несколько вещей, на глаза попалась желтая кружка на журнальном столике, из которой мама пила чай до того, как ушла. Замерев на секунду, я резко развернулась и сказала родственнице, что готова.