Под одной крышей

Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы Наденька не начала усиленно думать, как найти из этого положения хоть какой-нибудь выход. Подумав как следует, она придумала такую вещь: получив от папы вечером конфету, она не съела ее, а спрятала под подушку. На следующий день, вернувшись из школы, она сказала своему братцу:

— Хочешь, Лешка, я не буду сегодня на пианино играть, а мы пойдем во дворе погуляем. За это я тебе дам конфету.

— Не хочу, — ответил Алеша.

— Почему, глупый?

— Потому что, если ты не будешь играть на пианино, мне папа вечером не даст конфету.

— Вот и видно, что глупый! Как же папа может не дать конфету, если ты скажешь, что я играла?

Алеша подумал и согласился. Наденька отдала ему конфету, он съел, а потом они пошли во двор и гуляли до вечера. А когда вечером пришел папа и спросил, занималась ли Надя сегодня музыкой, Алеша по обыкновению сказал:

— Два часа.

Папа дал им, как всегда, по конфете Алеша свою съел тут же, а Наденька и на этот раз спрятала.

На следующий день повторилась та же история. Алеша быстро сообразил, что гораздо интереснее съедать не одну, а две конфеты и в добавление к этому гулять с сестрой во дворе, вместо того чтоб сидеть дома и слушать скучную музыку.

Так прошел месяц, а может быть, даже больше. У Наденьки снова заиграл на щеках румянец, улучшился аппетит. И все было бы хорошо, если бы ей не становилось все труднее и труднее отказываться от конфет. Бедная девочка за это время забыла, какие бывают на вкус конфеты. Один раз она даже не удержалась и отгрызла от конфеты кусочек. А на другой день Алешка устроил ей за это скандал и сказал, что он за полконфеты не согласен обманывать папу, а согласен только за целую. Насилу Наденька уговорила его молчать и обещала, что никогда больше не станет откусывать от его конфеты ни кусочка.

После этого случая Наденька крепилась несколько дней подряд, но однажды ночью, когда все уже спали, она достала из-под подушки припрятанную для Алешки конфету и съела ее. Бедная девочка действовала как будто во сне и даже не понимала, что делала, до такой степени ей захотелось сладкого. На другой день она не знала, как быть, и когда братишка потребовал у нее конфету, сказала, что потеряла ее.

Алеша, который никак не ожидал такого ответа, даже не понял сразу, какая страшная произошла вещь, а когда наконец понял, то разинул от удивления рот, да так и остался с разинутым ртом. Постепенно он, однако, пришел в себя и спросил:

— Где же ты ее потеряла?

— Глупый, — сказала Наденька, — если бы я знала, где потеряла, то сейчас же нашла бы.

— Так ее искать надо! — заявил Алеша.

Он никак не мог примириться с мыслью, что останется на этот раз без конфеты, и они вместе принялись бродить по комнатам, заглядывая во все уголки. Наденька понимала, что никакой конфеты найтись, конечно, не может, но искала для вида, чтобы братишка не заподозрил ее в обмане. Алеша, наоборот, отнесся к делу вполне серьезно. Он старательно ползал на четвереньках по полу, шарил палкой под шкафами и под буфетом, залезал под столы и кровати, наконец, стал обыскивать Наденькину постель и нашел у нее под подушкой бумажку от конфеты. Некоторое время он молча стоял с бумажкой в руке и как будто что-то соображал, потом подскочил к сестре и закричал визгливым голосом:

— Это что, а? Это что?

— Как что? Будто не видишь? Бумажка.

— Сам вижу, что бумажка. А от чего бумажка? От конфеты! Значит, ты конфетину сама съела, а бумажка осталась мне!

— Глупый! — ответила Наденька. — Эта бумажка совсем не от той конфеты.

— От какой еще не от той? Думаешь, я не знаю! Я вчера не спал вечером и слыхал, как ты там во сне что-то жевала. Я тогда еще подумал, что это ты уж, наверно, мою конфету ешь.

— Какую такую твою конфету? — рассердилась Наденька. — Конфета моя! Хочу — даю тебе, не хочу — ем сама.

— Ну и ешь сама, а я больше не буду обманывать папу. Вот скажу сегодня, что ты не играла на пианино.

— А я вот нарочно буду играть, попробуй тогда скажи, что я не играла.

Наденька села за пианино и целых два часа подряд играла свои упражнения. Под конец у нее даже голова закружилась от непривычки. Однако она и виду не подала, что ей было трудно, и, встав из-за пианино, сказала:

— Теперь каждый день буду играть и конфеты сама буду есть.

Алеша увидел, что здорово прогадал, и у него даже затряслись губы от огорчения.

— Зачем же играть каждый день? — сказал он. — Завтра можно и не играть, а за сегодня я, так и быть, прощаю тебя.

— Что, что? — с удивлением спросила Наденька. — За что ты меня прощаешь?

— Ну за то, что ты съела конфету.

— Ты, видимо, дурачок, Алешка, — с обидной усмешкой сказала Наденька. — Свою конфету я всегда имею право съесть без твоего разрешения. Глупая я раньше была, что отдавала тебе такие вкусненькие конфетки. Теперь вот и завтра съем, и послезавтра, и послепослезавтра, и всегда-всегда!

— Ну и ешь, — мрачно ответил Алеша. — Мне не очень и хочется!

— Не очень хочется! — передразнила Наденька. — А сам тут как царь Кащей над каждой конфетой трясешься!

— Кто царь Кащей? Я царь Кащей? — закричал, рассердившись, Алешка.

И как стукнет сестру кулаком.

— А, так ты еще драться! — сказала Наденька и, схватив Лешку за волосы, дернула с такой силой, что у него из глаз посыпались искры.

— А-а! — завопил Алешка и принялся размахивать во все стороны кулаками и лягаться ногами.

Но Наденька крепко держала его за волосы, и он ничего не мог ей сделать.

Как раз в это время с работы вернулся папа. Наденька услыхала, что кто-то вошел в прихожую, и выпустила из рук Алешкины волосы.

— Вот скажу папе, что ты съела конфету! — прошипел Алешка, грозя сестре кулаком.

— Будто папа дал мне конфету не для того, чтобы я ее съела, — сказала Наденька. — У, глупый!

— Вот скажу, что все время называешь меня глупым.

— Как же тебя называть, если ты и есть глупый?

— Вот скажу папе, что ты не занималась сегодня на пианино.

— Не смей, слышишь! Я ведь занималась! Ах, ты!..

Наденька не успела договорить, потому что в комнату вошел папа.

— Ну, механики, как дела? — весело спросил он.

Когда у папы бывает хорошее настроение, он почему-то всегда своих детей механиками называет.

Увидев, что дети почему-то молчат и сердито смотрят на него исподлобья, папа удивился и спросил:

— Что тут у вас случилось?

— Ничего, — ответила Наденька.

— Совсем-совсем ничего?

— Совсем-совсем ничего.

— Что-то не верится! — покачал головой папа. — А ты почему сегодня такой лохматый? — спросил он Алешу.

Алеша принялся приглаживать рукой всклокоченные волосы и сердито нахмурился. Вся кожа у него на голове свербела.

Папа схватил обоих ребят в охапку и сел с ними на диван.

— Ну, рассказывайте, что хорошенького?

— Ничего, — сердито буркнул Алеша, усаживаясь у отца на коленях.

— Как же так, ничего? А Наденька занималась сегодня на пианино? Сколько она играла?

— Нисколько, — буркнул опять Алешка.

— Эге! Вот оно, значит, что! — протянул папа и сердито взглянул на Наденьку.

От возмущения Наденька вспыхнула, потом побледнела тут же, раскрыла широко рот, словно ей не хватало воздуха, и сказала дрожащим голосом:

— Он говорит неправду!

— Это правда? — строго спросил Алешу папа.

— Что правда? — не понял Алеша.

— Правда, что ты говоришь неправду?

— Это она говорит неправду.

— Он врет! — сказала, задыхаясь от гнева, Наденька.

— Вот как! — недоверчиво усмехнулся папа. — Для чего же ему вдруг понадобилось врать? Когда ты занималась исправно, он всегда говорил, что ты занималась. Вот тебе, Алеша, конфетка за то, что сказал папе правду. А ты, нехорошая девочка, ничего не получишь! Лучше я и твою конфету отдам Алеше. Получай, Алешенька, и вторую конфетку.