Страница 1 из 6
Павел Николаевич Асс
Тайный агент Вовки Ульянова
ПРОЛОГ
За окном шёл дождь, Павка Корчагин и Октябрьская революция
Владимир Ильич уже целый час не отходил от окна, сквозь которое смутно проступали сумерки 24 октября 1917 года. Ленин думал о любви, которая никак ему не давалась, несмотря на неоднократные попытки трахнуть Надежду Константиновну, Вчерашняя ночь, проведённая с ней томила Вовку Ульянова и подмывала сделать что-нибудь этакое. Вовка уныло смотрел сквозь грязное окно и никак не мог понять своё импотентское состояние. Однако революция, ради которой он был -замучен в тяжёлой неволе была предрешена, и Ленин повернувшись к Свердлову, спросил:
– Послушай, Асов, а что товарища Петра ещё не убили?
– Нет, Владимир Ильич! – ответил Свердлов и посмотрел на часы.
– Тогда налейте ещё стаканчик!
Яков Михайлович открыл бутылку, разлил в два стакана ужасно пахучей жидкости, напоминающей по виду самогонку, и один стакан отдал Ленину. Владимир Ильич выпил, глаза его покраснели, появилась простодушная искорка – Ленин подобрел и стал расположен к любой беседе.
– А, что так? Плохо, батенька, работаете! А, может, вы Яков Михайлович, меньшевик? – спросил Ленин с легкой отрыжкой на картину неизвестного мастера.
– Сам ты меньшевик! Его Чапаев покрывает, ответил Свердлов. И потом, зачем нам его убивать? Он может стать неплохим немецким шпионом! Надо заранее, Владимир Ильич, плакировать. Сейчас революция, а завтра Мировая Революция, для которой понадобятся такие люди как товарищ Петр.
Владимир Ильич ещё раз подошёл к окну. Осенний дождь, не зная о Предстоящей революции уныло капал на подоконник, сумерки спустившиеся на Петроград скорее говорили о смене дня и ночи, чем о предстоящем захвате Зимнего, но Ленин не мог понять всего этого, закалённый подпольщик знал, что великие события сделают свою решающую миссию в истории человечества и поэтому он ещё налил себе небольшую порцию самогонки.
– А, что Яков Михайлович, это идея! Немецкий шпион – это тебе не лифчик Надежды Константиновны. Это уже кое-что! Валяйте, милый мой человек!
В дверь постучали и через минуту вошёл человек с ружьем.
– А-а, это вы? – Ленин услужливо подошёл к суровому мужчине лет сорока и крепко поздоровался с ним.
– Владимир Ильич, все готово. Когда начинать? – спросил человек с ружьем.
– А, вот прям щаз и начинайте! – ответил Яков Михайлович. Чего вы задаёте глупые вопросы! Вперед, на штурм Зимнего! Идите и не мешайте работать. Человек вышел, ружье последовало за ним.
– Вот, что, товарищ Свердлов, надо дать товарищу Петру, нет, лучше товарищу Штирлицу, так по-моему звучит революционней, первое задание.
– И я того. же мнения Владимир Ильич! Штирлиц так Штирлиц, пусть будет Штирлицом. А по делу этого задания, хм… мы подключим к этому делу товарища Сталина.
А за окном шёл дождь, Павка Корчагин я Октябрьская революция.
ГЛАВА 1
Анка, Петька и Василий Иванович Чапаев
– Ну, Анка – сказал Петька тоскующе.
На сеновале было тепло и пусто. Где-то в ночной тиши нервно орали полоумные петухи.
– Отвянь, миролюбиво попросила Анка, ложась на живот на тёплое колючее сено, так что Петька имел прекрасную возможность похлопать сё по крутому розовому заду, за что и был зверски укушен за палец.
– Анка, ты ж не думай, сказал Петька. Я насчёт твоей личности намериниев самых сурьёзных. Я, можа, жениться хочу…
– Ща, многообещающе сказала Анка. Отобью я те сей потребный енструмент и все твоё намеринье…
Петька опасливо принял позу футболиста в защите перед штрафным и вздохнул.
– И чего бы сказал по сему наглому поводу наш незабвенный Василий Иваныч? – продолжила Анка назидательно, и, перекрестившись, добавила: Царствие ему небесное конечно.
– Ну, сказал Петька после некоторого затишья. Ну давай же. давай еще разочек…
– Бог с тобой, зараза, – смягчилась Анка и откашлялась, давай же, ирод…
Испуганно шарахнулся в сторону от сеновала глупый бык Базилио и испуганно заводил куцыми ушами, потому что из всех щелей сеновала раздавалась громкая пролетарская песня: Ви-вхри вра-аждебные ве-еютъ над вами, Те-емыые сн-н-илы нас зло-обвв гнетут"!
И туг же раздался истерический женский визг. Когда Петька вынырнул из недр прошлогоднего сена, куда он спрятался от надвигающейся опасности, он с удивлением заметил, что в проёме а досках, куда тычет пальцем обалдевшая Анка, находится взъерошенная рожа самого начдива, украшенная свежим фингалом под левым глазом.
– Василь Иваныч, заорал Петька и бросился обниматься.
Выбравшись из крепких объятия заместителя начдив поправил сбившийся набок ус и сказал:
– Анна, а ну-тко, оставь нас с Петром.
Анка, махнув на прощанье задом, скрылась внизу, и тогда Василий Иванович, выжав намокшие кальсоны, сказал:
– Товарищ Петька, объявляю те крутую благодарность за проявленное мужество как в масштабах профорсированной реки Урал, так и в мировой масштабе тоже конечно. Во!
Совершенно офигевший Петька испуганно заморгал и ничего лучшего не нашел, кроме как сказать:
– Ура!!!
Анка с визгом умчалась, решив, что белые перешли в гнусное наступление.
– О, дуреха, сказал Василий Иванович, изготовляя из клочка бумаги самокрутку.
Петька тягостно вздохнул.
– Ну, Василь Иваныч, покажем теперича белякам? – спросил он, изображая задорный блеск в глазах.
– А чё такое то? – спросил начдив. И покажем…
– А вот, Василь Иваныч, могём мы супротив буржуев в мировой масштабе спойти?
– А че ж. могём, многообещающе сказал Василий Иваныч, затягиваясь ароматной струёй дыма.
– Петенька, – Анка появилась внизу, под сеновалом. Вы че там, совещаетесь?
– Анна! – гневно сказал Василий Иванович, топая босой ногой.
– Да я чего, я ж ничего, сказала Анка, медленно пятясь в сторону ветхой двери. Она зацепилась юбкой за нечто острое, торчащее из дырявой стены, и долго не могла оторваться.
Василий Иванович смотрел на неё с истинно русской тоской…
– Эх. Анка, – сказал он. Такая телка пропадает…
– Чего ж пропадает? – возмутился Петька. И ничего не пропадает… Мы с нею, можа того… жениться буем… Анка, ведь правда?
– Правда, Петенька, сказала Анка, отрывая юбку от мешающегося гвоздя. Обя-я-язательно буем…
– Тебе? На Анке? Жениться? Ха! Василий Иванович выронил самокрутку и зашёлся в истерике.
Петька, как оплеванный и обернутый мятой бумагой и шкурками от воблы, стоял на четвереньках и смотрел, как веселится начдив. Сухое прошлогоднее. сено горело, как керосин. Яркий столб оранжево-красного огня поднялся до небес. Петька, в одном сапоге и кальсонах, и Василий Иванович, в гимнастёрке, стояли рядом и смотрели на пламя Анка сжимала под мышкой валенок и помятый тульский самовар.
– Повеселились, сказал Василий Иванович, отбирая у Анки валенок, а у Петьки сапог.
– Хороший был, конечно, сеновал, поддакнул Петька
– А скажи мне, Анна, потребовал Василий. Иванович Вот помнишь ли ты такого козла, из города, ну, который еще на Петькину кобылу залазить никак не мог? Оoй! Этого, Фурманова-то? Ну, помню, конечно… Эй, что у тебя с етим мерином было? Признавайся!
– Это ты, Василь Иваныч, в какой такой смысле? Полюбовной, и Василий Иванович гневно громыхал одревеневшим валенком.
– А не было ничего… – созналась Анка. Я ему так, и сяк, а он мне: "Анна Семёновна, марксизьм, говорит не допущает, чтобы пролетарка так, говорит, приперла пролетария. Для этого, говорит, и кровати имеются, и всякие сподручные средствы…"
– А вот допустим, что я не в полюбовной, а в политической, смысле спросю? – вмешался Петька, которому без салона стоять было вмеру холодно.
– А в политической смысле он меня как лбом об стенку, сказала Анка. Я ему говорю: "товарищ Фурманов, может такое быть, чтобы Луна на Землю с громыханиями всякими ткнулась?" А он мне: "Марксизьм, говорит, Анна Семеновна, таких супротиворечиев не дозволяет, потому что гвоздики, которыми Луна на небо забита, говорит, весьма" и даже марксистские люди делали, и по совести, говорит; а не так, как вы мне утром жаренный картофель со стами граммами выдали."