Страница 5 из 5
Наконецъ, наступилъ этотъ долго-ожидаемый день и краснощекій содержатель таверны явился въ ратушу съ сіяющимъ лицомъ, а до ухода изъ дома распорядился пригласить на вечеръ лишняго скрипача для торжественнаго празднованія годовщины его заведенія. Онъ почтительно просилъ муниципалитетъ возобновить ему разрѣшеніе торговать съ музыкой, и муниципалитетъ уже хотѣлъ, какъ всегда, подписать это разрѣшеніе, какъ вдругъ Николасъ Тольромбль всталъ и огорошилъ всѣхъ присутствующихъ потокомъ краснорѣчія. Въ цвѣтистыхъ выраженіяхъ онъ распространился о быстро увеличивающемся развратѣ въ его родномъ городѣ и совершаемыхъ ежедневно въ его стѣнахъ излишествахъ. При этомъ онъ разсказалъ, какъ непріятно на него дѣйствовало зрѣлище многочисленныхъ боченковъ съ пивомъ, спускаемыхъ каждую недѣлю въ погребъ Веселыхъ Лодочниковъ, и какъ онъ два дня къ ряду сидѣлъ у окна противъ таверны, считая число лицъ, заходившихъ туда за пивомъ съ полудня до часа, когда между прочимъ большинство жителей Модфога обѣдаетъ. Изъ этихъ его личныхъ наблюденій оказалось, что въ пять минутъ вышло изъ таверны съ кружками пива среднимъ числомъ двадцать одно лицо, а умножая на двѣнадцать, это число составитъ 252 человѣка въ часъ, или, въ теченіи пятнадцати часовъ, во время которыхъ открыто заведеніе, три тысячи семьсотъ восемьдесятъ человѣкъ въ день, значитъ въ недѣлю двадцать шесть тысячъ четыреста шестьдесятъ. Затѣмъ онъ доказалъ очень краснорѣчиво, что бубны и развращеніе нравовъ — синонимы, а скрипка и безнравственныя стремленія — одно и тоже. Всѣ эти аргументы онъ подкрѣплялъ частыми ссылками на толстую книгу въ синей оберткѣ и на рѣшенія лондонскихъ судей. Дѣло кончилось тѣмъ, что муниципалитетъ, озадаченный цифрами, и усыпленный длинною рѣчью, а главное желавшій поскорѣе отправиться обѣдать, отдалъ предпочтеніе Николасу Тольромблю и отказалъ Веселымъ Лодочникамъ въ разрѣшеніи торговать съ музыкой.
Однако, хотя Николасъ восторжествовалъ, но его торжество было кратковременное. Его борьба съ кружками пива и скрипками, точно онъ самъ никогда не пользовался тѣмъ и другимъ, вскорѣ возбудила противъ него общую ненависть и даже старые друзья стали отворачиваться отъ него. Мало по малу, ему надоѣло уединенное величіе Модфогъ-Голла и его сердце стало изнывать по теплому уголку въ Тавернѣ Барочниковъ. Онъ сталъ сожалѣть, что вздумалъ сдѣлаться общественнымъ дѣятелемъ и сталъ, вздыхая, вспоминать о веселомъ времени, когда онъ торговалъ углемъ. Наконецъ, Николасъ Тольромбль дошелъ до такого отчаянія, что собрался съ духомъ, заплатилъ своему секретарю за треть впередъ и отправилъ его обратно въ Лондонъ. Послѣ этого онъ надѣлъ шляпу, спряталъ гордость въ карманъ и отправился въ Таверну Барочниковъ. Тамъ находилось только двое изъ его старыхъ друзей, и они очень холодно отвѣчали на его привѣтствіе.
— Что, вы теперь задумали запретить трубки, мистеръ Тольромбль? спросилъ одинъ.
— И доказать, что табакъ увеличиваетъ число преступленій? прибавилъ второй.
— Нѣтъ, ни то, ни другое, отвѣчалъ Николасъ, крѣпко пожимая имъ руки: — я пришелъ сюда, чтобъ сказать вамъ. Я очень сожалѣю, что такъ долго ломалъ дурака, и прошу позволенія занять мое старое мѣсто у камина.
Старики широко раскрыли глаза отъ изумленія и въ полуотворенную дверь выглянуло еще три или четыре старика, которымъ Николасъ со слезами на глазахъ повторилъ тоже. Всѣ они подняли радостный крикъ, отъ котораго задребезжали колокола на церковной колокольнѣ и, пододвинувъ прежнее кресло, торжественно водворили въ немъ Николаса, который приказалъ подать самую большую чашу горячаго пунша и безконечное число трубокъ.
На слѣдующій день, Веселые Лодочники получили разрѣшеніе торговать съ музыкой, и въ тотъ же вечеръ старый Николасъ и жена Неда Твиджера танцовали подъ звуки скрипки и бубенъ, которымъ, повидимому, отдыхъ былъ очень полезенъ, такъ какъ они никогда такъ весело не играли. Недъ сіялъ счастьемъ, отплясывалъ національный джигъ, ставилъ стулья себѣ на подбородокъ и соломинку на носъ, при громкихъ рукоплесканіяхъ всего муниципалитета, приведеннаго въ восторгъ его искуствомъ!
Однако, мистеръ Тольромбль-младшій не хотѣлъ разстаться съ прошедшимъ великолѣпіемъ и уѣхалъ въ Лондонъ, гдѣ сталъ писать векселя. Впрочемъ, и это продолжалось не долго; вскорѣ онъ запутался въ долгахъ и, раскаявшись въ своемъ расточительномъ поведеніи, вернулся въ родительскій домъ.
Что же касается до стараго Николаса, то онъ сдержалъ свое слово и, попробовавъ, въ теченіи шести недѣль, общественной дѣятельности, болѣе уже никогда не брался за это тяжелое бремя. На слѣдующее же собраніе муниципалитета онъ, по старинному, проспалъ все засѣданіе и, въ доказательство своей искренности, просилъ насъ написать этотъ достовѣрный разсказъ. Мы бы желали, чтобъ онъ напомнилъ Тольромблямъ другой сферы, что надменность не достоинство и что запрещеніе мелкимъ людямъ тѣхъ мелочныхъ удовольствій, которыми они сами нѣкогда утѣшались, когда находились на низкой общественной ступени, навлекаетъ на нихъ общее презрѣніе и ненависть.
Этотъ очеркъ — первая страница изъ лѣтописей города Модфога, къ которымъ, быть можетъ, мы когда-нибудь еще возвратимся.
1837