Страница 81 из 82
Гилкрист в свою очередь обещал, что как только станет бессмертным, то сразу же снимет заклятье и освободит Мэтью. Но лишь глупец способен выпустить на волю великого грешника. Как только магистр удостоверится, что смерть больше не властна над ним, медальон будет уничтожен и Мэтью вновь окажется в оковах, на этот раз в оковах боли и страданий.
Потайная дверь бесшумно открылась. Гилкрист замер на месте, стараясь скрыть нетерпение. В комнату вошла фигура в белом балахоне. Лицо магистра удивленно вытянулось. Перед ним стояла та девчонка, которую так хотел заполучить Мэтью.
-- Что ты здесь делаешь? -- резко спросил он.
-- Меня послал господин, -- монотонно проговорила девушка.
-- Так Мэтью стал твоим господином? -- не в силах сдержать улыбки, спросил Гилкрист. Он помнил отчеты, в которых говорилось о крутом нраве девчонки.
-- Да.
-- Зачем же он послал тебя? -- Гилкрист продолжал улыбаться, разглядывая девушку. Видно, она стала безвольной куклой и не послал ли ее Мэтью в дар своему хозяину?
-- Мой господин просил передать вам, -- она достала из складок одежды небольшой кувшин, -- воду.
-- Воду! -- вскричал старик, разом забыв о девчонке, а заодно и об ее проклятом господине, -- значит, эликсир готов?
-- Да.
Магистр порывисто выхватил из рук девушки кувшин, боясь уронить хоть каплю. Он еще раз смерил ее взглядом.
-- Больше он тебе ничего не приказывал?
-- Нет.
-- Что ж, -- хмыкнул Гилкрист, -- ладно, ступай.
В любом случае, девчонка достанется ему и потом, а сейчас главное -- эликсир. Дар богов, источник Анкейн, вода молодости. Он бережно поставил кувшин на стол и подошел к шкафу. В нем уже давно пылился ритуальный кубок, предназначенный только для избранных. Символ ордена -- каменная чаша. По преданию, именно из нее пил старый мудрец, которого заколол Мэтью, или как там его тогда звали. От магистра к магистру передавался древний артефакт, а теперь ему суждено навсегда остаться в руках одного хозяина. Кончается эпоха великих смут и наступает эра Великого магистра Элиота Гилкриста, правителя ордена, правителя всего королевства.
Гилкрист дрожащими от волнения руками перелил эликсир в чашу. Он терпеливо ждал, когда упадет последняя капля, а затем, высоко подняв кубок над головой, произнес:
-- Только достойный обретет Силу и будет его оружием истина! -- и несколькими большими глотками осушил чашу.
Его взору отрылся мир, принадлежащий только ему и ведущий в вечность.
***
-- Слишком много для одного дня, -- прошептал Натан, когда ему сообщили о кончине магистра. Гилкрист умер у себя, поглощенный делами ордена.
"Должно быть, -- размышлял Натан, -- он и не заметил, как к нему подкралась смерть". Реджис ушел к себе в кабинет и, сидя в кресле, опустошал бутылку вина, которую они недопили с покойником всего неделю назад. Бедняга никогда не умел отдыхать. Пробуждение герцога совсем истощило Элиота. Когда Натан видел его вчера вечером, старик выглядел хуже обычного. Особенно глаза -- они возбужденно горели, что очень опасно для его возраста. Реджис поморщился, поняв, что начинает цитировать Анну. Он еще немного посидел в тишине, окутанный мраком, пока в дверь не постучали. Вошедший секретарь Артур деликатно напомнил, что приготовления в самом разгаре. Натану пришлось вырваться из плена накативших воспоминаний и вернуться к работе. Опять же, из-за накрапывавшего дождика, пришлось отменить затею с пиром под открытым небом и все спешно переносили в замок.
В зале все кипело. Сновали слуги, накрывали столы. Где-то за ширмой сидели репетирующие музыканты. Натан не был ценителем песен и танцев, но то, что вытворяли горе-волынщики, заставило его побагроветь. Дав самые подробные распоряжения, Натан отправился к герцогу. Эдмунд сидел в кабинете. Хмурый и подавленный, он удивленно посмотрел на канцлера, когда тот вошел.
-- Да, милорд, -- вздохнул Реджис, закрывая за собой дверь, -- мне искренне жаль магистра Гилкриста, он был хорошим магом, верным другом и просто замечательным человеком. Что-то слишком много напастей для ордена, но мы не можем позволить себе унывать в такую минуту. Сегодня будет...
-- Натан, -- оборвал его Эдмунд, -- ты не видел девушку с короткими черными волосами?
-- Девушку, милорд? -- опешил канцлер.
-- Да, небольшого роста, примерно с тебя. Она должна быть где-то здесь, но я никак не могу найти ее.
"В хрониках упоминается, что у Маргарет были русые косы, -- подумал Натан, -- неужели нашему затворнику приглянулся кто-то еще или он просто решил уйти от темы?"
-- Нет, милорд, я ее не встречал, -- проговорил Натан, -- но, тем не менее, сегодня сложный день и многое зависит только от вас, милорд. Вы должны помнить об этом.
-- Да, да, -- растерянно кивнул герцог, -- может, она решила осмотреть замок?
-- Возможно, -- согласился Натан, подступая к герцогу. Смерть магистра, пропажа какой-то девушки, все что угодно, даже потухшее солнце, не могли остановить канцлера. -- Теперь же, милорд, прошу пройти со мной.
Он начал теснить герцога к двери. Нельзя было нарушать сложившуюся традицию встречать гостей в парадных доспехах. А Эдмунд всегда норовил куда-нибудь исчезнуть. Обычно герцог отсиживался в склепе супруги, но если учесть некоторую, произошедшую с ним, перемену, то лучше и вовсе не выпускать Эдмунда из поля зрения. Натан следил, как правителя облачают в доспехи, как повязывают плащ, подбитый мехом и надевают корону великого герцога. Эдмунд почти не сопротивлялся, только изредка спрашивал, не встречал ли кто девушку по имени Ингрид.
Натан перебрал в памяти имена всех придворных дам, а под конец и служанок. Никакой Ингрид он не вспомнил. Возможно, она из далекого прошлого, а может, и вовсе пригрезилась герцогу. Откуда знать Натану, что творится в голове двухсотлетнего правителя?
Пир начался, как и ожидалось, с закатом солнца. Гости благоговейно смотрели на спускавшегося к ним герцога. Часом ранее Натану пришлось отступить от плана и уговорить герцога спуститься не по восточной, а по западной лестнице. Так получалось куда эффектнее и просто удивительно, что его предшественники не догадались об этом.
Величественный герцог медленно спустился в зал, под взглядом сотен глаз. Все были в сборе, все ожидали своего правителя. Проклятый слух о приехавшем посланнике Готфрида уже два дня витал в стенах замка и только сейчас, при виде герцога, гости забыли о нем. Натан не знал, что ответит герцог послу. Накануне они с Гилкристом уговаривали Эдмунда покарать зазнавшегося супостата и, вроде бы, герцог утвердительно кивнул, но что-то упрямое читалось в его глазах. Поэтому Натан не был удивлен произнесенной речью.
Когда посланник Готфрида, барон Вильям Диренский, подошел к герцогу, шумное веселье замерло. Все ожидали, что же скажет великий герцог. Война или позорный мир -- что обрушится на их покорные головы? Эдмунд, грустно посмотрев на посланника, не отказал, но и не согласился. Из его речей было ясно, что герцогство в ближайшее время не изменит своей политики и будет наблюдать за быстро растущим соседом. По залу пронесся одобрительный гул и пир продолжился. Барону оказывали достойный прием, и даже -- Натан следил за этим с особым вниманием -- никто не вызвал посла на поединок. Ближе к полуночи, захмелевший барон уже пел песни, вместе с прочими гостями. Герцог, хоть и выглядел радушным хозяином, иногда тяжело вздыхал. Натану были знакомы подобные вздохи, но вряд ли герцог переел.
"Грустит по старине Элиоту, -- подумал канцлер, глядя на аппетитного поросенка, но когда Анна выразительно на него посмотрела, Реджис быстро убрал руку с ножом и добавил про себя, -- или все еще ищет свою Ингрид".
Ночь прошла замечательно. Гости были пьяны и довольны. Герцог досидел до самого утра, что раньше случалось крайне редко. Натан, дождавшись, когда главный лекарь уйдет к себе, поспешил в комнату над кухней. Он еще днем договорился с Жоржем, что тот оставит ему пару сочных, а главное, больших кусочков. Натан, держа свечу, поспешно вошел в темную комнату, где уже был накрыт маленький столик. Дурманящие воображение ароматы витали над только что снятым с огня поросенком. Именно такого щепетильная супруга не дала ему даже попробовать. Мурлыча песенку, он сел на стул, пригубил вина, и только потом ощутил затылком чье-то присутствие. Натан порывисто обернулся и увидел прекрасное в гневе лицо супруги, не предвещавшее ничего хорошего.