Страница 17 из 17
— Газеты пишут, будто вы хотите объявить Израилю войну и сбросить его население в море? — спросила Мэрилин. Она часто спорила с людьми, которых интервьюировала, и могла позволять себе эту роскошь; она от них совершенно не зависела, а все они хоть немного от нее зависели. — Действительно ли таковы ваши планы?
— Газеты часто врут! Я ни о какой войне не думаю. Даю вам слово солдата! — сказал он. Мэрилин вспомнила, что ей рассказывал Болдуин, председатель Лиги прав человека: в 1954 году Насер дал ему слово, что сионисты Марзук и Азар, обвиненные в шпионаже, не будут казнены. Через неделю они были повешены. Но об этом она все-таки не решилась напомнить своему собеседнику. — Вы, верно, имеете в виду, что мы покупаем оружие в Чехословакии? Но мы ставим себе единственной целью самозащиту. Разумеется, если на нас нападут, мы будем защищаться до последней капли крови! Мы будем сражаться на море, на берегах, в городах, в деревнях, и мы никогда не сдадимся! — сказал он ей с воодушевлением, как говорил точно те же слова и в своих публичных речах. «Все-таки для плагиата можно было бы придумать что-либо другое, вместо знаменитейшей из речей Уинни», — подумала Мэрилин.
— Американское общественное мнение очень оценит это ваше заверение! — радостным тоном сказала она. Задала еще несколько вопросов. Он отвечал удачно, был находчив в спорах.
— Вы создали очень мощное национально-религиозное движение в мусульманских странах. Это ваша несомненная заслуга. И я совершенно уверена, что это исключает возможность вашего сближения с коммунистами.
Он утвердительно кивнул головой. Хотел было даже добавить, что имеет в виду и советских мусульман, но этого не добавил: правда, можно было бы позднее опровергнуть ее интервью в каком-нибудь малоизвестном египетском издании, но еще лучше было этого не говорить.
— Только совершенно неосведомленные или ограниченные люди могут серьезно говорить о моих симпатиях к коммунизму, — ответил он.
— Не думаете ли вы, однако, что и ваша идея, при чрезмерном ее раздувании, может привести к нежелательным последствиям... Да, вот эти события в Мекнесе, — сказала она. Ей было известно, что в Марокко произошли беспорядки, но подробностей она еще не знала. Обычно специальный переводчик переводил ей все главное из местной печати, и это было наиболее скучной частью ее журнальной работы. Но в этот день она, торопясь на свидание, велела перевести себе лишь заголовки.
— Я этого не думаю, — ответил Насер искренно: вернее, об этом он совершенно не думал, нежелательные — для других — последствия весьма мало его интересовали. Он заговорил о своих врагах, и лицо его стало мрачным и грозным. Заговорил о египетском народе, который так его любит, — и на лице выразилась нежная умиленность. Был доволен своей беседой.
Она еще спросила о его «Философии революции». Прочла эту небольшую книжку еще в Америке и была в недоумении: «Ни философии, ни революции, что-то сумбурное, даже процитировать нечего». Он с улыбкой № 2 достал книжку из ящика и, немного подумав, сделал надпись: написал только ее имя и подписался, с датой. «Еще иначе подумала бы, что я в ней заискиваю! Да и неизвестно ведь, что она еще напишет». Автограф был не Бог знает какой, но Мэрилин была скорее довольна. У нее было немало таких трофеев, и они лежали на столике ее кабинета на Мэдисон-авеню. Были и гораздо более лестные. Она не очень сознавала, что ее статьи о политических деятелях несколько зависели от того, как эти деятели к ней относились. Но зато хорошо понимала, как их отношение к ней зависело от степени любезности ее статей.
Фотографии Насера во всех видах — в мундире, в джеллабе, в пиджаке, за столом, на трибуне, верхом на коне — можно было купить в любом каирском магазине, да и у редакции их было достаточно. Беседу можно было считать конченной. И она, вставая, сказала то, что говорила в заключение всем принимавшим ее знаменитостям: «Я знаю, как дорого ваше время, не буду им злоупотреблять...» Он встал с улыбкой № 2 и посередине комнаты крепко пожал ей руку. «Кажется, очаровал...»
Она вышла, в общем удовлетворенная интервью. Сам по себе разговор был не очень интересен, но он давал возможность разредить цитатами ее собственные соображения о нем и о Суэцком кризисе. План статьи у нее наметился, «Очень удачна эта находка о павлиньем пере: все началось из-за вздора, никто не виноват — ни французы, ни англичане, ни египтяне», — подумала она, выходя на перрон. Идея «никто не виноват» была не только верна, но в журнальном отношении очень выигрышна, даже выгодна: «девять десятых читателей согласятся!» К кризису она подошла правильно. Нужна была еще разгадка того, что она мысленно называла «проблемой Насера». Иногда в лучших своих статьях она находила un trait de génie[28], сразу все освещавший.
И только ее автомобиль отошел от подъезда, как ее озарило вдохновение: «Wuthering Heights»![29] С ранней юности она любила классический мрачный роман Эмили Бронте, с тайнами, с бурями, с замками, с загадочным героем Хитклиффом, цель которого заключалась в том, чтобы разрушить вражескую семью Эрншо и объединить свое имение с имением врагов. Хитклифф разными своими чертами напоминал дьявола, но он был выдающийся человек, все приносивший в жертву своей идее. «Разумеется, разумеется. Насер — это Хитклифф, Израиль — это его «семья Эрншо»!» — подумала она и даже засмеялась от радости. Теперь статья, прекрасная, блестящая, все объясняющая, обещавшая огромный успех статья «Павлинье перо» была готова, совершенно готова.
28
Гениальный штрих
29
Грозовой перевал