Страница 42 из 43
До Барселоны Колон добрался в середине апреля, и по всей Испании его чествовали как возвращающегося с победой римского императора.
Но торжества в Барселоне по размаху не знали себе равных. На подъезде к городу Колона встретила кавалькада придворных, среди которых были и самые титулованные гранды. Триумфальные арки, украшенные гобеленами балконы, грохот орудий, цветочный дождь отмечали его продвижение от городских ворот до дворца.
Их величества ожидали его в главном зале под навесом из золотой материи. Тут же собрался весь двор: гранды Испании в бархате и парче, рыцари Калатравы и Сантьяго, прелаты в лиловых сутанах, кардинал Испании, весь в алом, военачальники выстроились по обе стороны навеса. Придворные дамы встали за спиной королевы и справа от нее.
Трубачи возвестили о прибытии Колона, и придворные возбужденно загудели.
Два служителя отдернули гобелены, закрывающие ведущую в зал арку; и Колон выступил вперед, высокий, с гордо поднятой головой. Бесстрастное его лицо скрывало внутреннее волнение. Одет он был в роскошный красный камзол, отороченный собольим мехом.
На мгновение застыл на пороге, сосредоточив на себе взгляды всех, кто находился в зале.
Не отрывала от него глаз и прекрасная маркиза Мойя, стоявшая за спиной королевы. Она гордилась успехом человека, который, будь на то ее воля, принадлежал бы ей душой и телом. У Сантанхеля даже затуманился взор. Колон с блеском оправдал его надежды и ожидания. А около принца Хуана широко улыбался высокий для своих двенадцати лет юноша, Диего Колон, в последние недели купавшийся в отсветах славы своего великого отца.
Выдержав паузу, Колон направился к навесу, и тут произошло событие, никогда прежде не виданное даже старейшим из придворных. Их величества поднялись, чтобы встретить Колона стоя.
Колон ускорил шаг, взлетел на возвышение под навесом, где и преклонил колено, чтобы поцеловать протянутые ему королевские руки, под доброжелательными взглядами их величеств. Эти же руки незамедлительно жестами подняли Колона. Королева повернулась к Фонсеке, стоявшему рядом с возвышением для королевской четы.
— Дон Хуан, — и последовали невероятные слова:— Будьте так добры, принесите стул для дона Кристобаля.
Желтое лицо Фонсеки пожелтело еще больше, чуть навыкате глаза сверкнули злобой. Мало того, что этот иноземный авантюрист будет сидеть в присутствии их величеств, так еще его, потомственного кастильского дворянина, заставляют, как лакея, принести стул. Но дону Хуану не оставалось ничего иного, как проглотить свое негодование и исполнить королевскую волю.
— Пожалуйста, садитесь, дон Кристобаль, — улыбнулась королева и сама опустилась на трон. Тут дрогнул даже Колон.
— Слишком большая честь, ваше величество, — отклонил он предложение королевы.
Но ее поддержал король Фердинанд.
— Слишком большая для всех, кроме великих, — такой теплой улыбки на его лице Колон еще не видел.— Садитесь, мой вице-король.
И Колон с душевным трепетом сел, ибо понял, что для владык Испании он уже не подданный, но равный им. Сел, и взгляд его прошелся по стоящим полукругом грандам-прелатам, военачальникам, на мгновение задержался на маркизе Мойя, которая чуть кивнула ему.
— Мы собрались здесь, дон Кристобаль, — улыбнулась королева, — чтобы услышать рассказ о вашем великом путешествии.
Колон не замедлил с ответом, заранее подготовив его.
— К радости вашего величества, милосердием Господа, в чьих руках я не более чем инструмент, исполнитель воли Его, о чем я всегда и заявлял, хотя мне и не верили, я кладу к подножию вашего трона империю, богатство которой не возможно измерить.
После этого, еще раз подчеркнув свою роль в открытии нового пути в Индию, он перешел непосредственно к рассказу.
Все, что довелось ему увидеть, не могло не поразить воображение даже искушенного человека, и Колон стремился не упустить мельчайших подробностей.
А напоследок подчеркнул, сколь богаты тамошние земли золотом, жемчугом, драгоценными камнями. Золото, утверждал Колон, там можно добывать, как глину в Испании. Нужно строить рудники, а рабочей силы будет вдосталь, ибо новые подданные их величеств с радостью потрудятся во славу королевства. Жемчуг, продолжал он, на островах собирают корзинами, драгоценных камней тоже хватает. И при этом нужно не забывать, напомнил Колон присутствующим, что побывал он лишь на границах новой империи и дальнейшим открытиям помешала гибель «Санта-Марии», после чего он счел за благо вернуться домой и доложить о достигнутом. Множество островов, как он понял со слов лукиянцев, еще ждут своего открытия и освоения, а за ними лежит целый материк.
О том, что Эспаньола, по его убеждению, и есть Сипангу Марко Поло, Колон предпочел не упоминать. Какие-то сомнения у него все же оставались, и ему не хотелось делать однозначные выводы.
Рассказ неоднократно прерывался ахами и охами восторга. Новые земли уже блистали перед слушателями всеми цветами радуги, когда Колой попросил у их величеств дозволения показать малые образцы того, что в избытке имелось за океаном.
И то, что вслед за полученным дозволением продемонстрировал Колон придворным, потрясло их сильнее слов, хотя до этого казалось, что рассказ уже поразил их до глубины души.
Шесть индейцев, трое мужчин и трое женщин, вошли в зал. Уважая чувства их величеств и придворных, пояснил Колон, он не мог показать туземцев в их девственной наготе, а посему попросил прикрыть тело одеялами. Но и так испанцы смотрели на них, вытаращив глаза.
Жесткие черные волосы мужчин украшали красные и зеленые перья попугаев. Черные круги у глаз и полосы на щеках придавали им свирепый вид. Еще больше удивления вызвали женщины, стройные, гибкие, с золотистой кожей.
Неторопливо, легкой кошачьей походкой, мужчины приближались к трону, пока их не остановила поднятая рука Колона. Тогда они опустились на колени, а затем распростерлись перед их величествами, касаясь лбами пола. Женщины склонились в глубоком поклоне.
Потом шестерку индейцев отвели в сторону, и в зал вошел седьмой, в одной лишь набедренной повязке, с разрисованными лицом и телом, с перышками в черной гриве волос. В правой руке он держал золотую пластину, свернутую в хомут. На ней сидел большой зеленый попугай.
Индеец подошел к возвышению, опустился на колено, почесал головку попугая, что-то прошептал. Птица взмахнула крыльями, а затем громко и отчетливо произнесла:
— Вива эль рей дон Фердинандо и ла рейна донья Исабель.
Услышав, как птица говорит человеческим голосом, королева даже отпрянула в испуге, а придворные начали изумленно перешептываться.
Белые зубы индейца блеснули в улыбке, он встал.
— Вива эль Альмиранте!— прокричал попугай. — Вива дон Кристобаль!
— Да здравствует, — отозвался король. — Увидеть такое чудо мы не ожидали, дон Кристобаль.
— Это только начало, ваше величество, — заверил его Колон.— Я привез вам многое, многое другое.
Знаком он предложил лукиянцу присоединиться к первой шестерке, а в зал вошли моряки с коробами в руках. Из них он доставал золотой песок, самородки, грубые золотые украшения, камни с прожилками золота и передавал их величествам.
— Это лишь образцы. Малая толика того, что там есть. Будь у меня в трюме достаточно места, я бы завалил золотом весь этот зал.
— Клянусь Богом, мы позаботимся о том, чтобы в следующий раз места вам хватило, — король Фердинанд завороженно смотрел на тускло блестящие самородки.
Голос королевы дрожал от волнения.
— Какое же могущество, дабы было оно употреблено на добрые дела, передали вы в наши руки, дон Кристобаль.
— И поэтому, ваше величество, почитаю себя счастливейшим из смертных.
Это уж точно, подумали придворные, в большинстве своем не испытывая особой радости. Ибо в душе многие ревновали этого иноземного выскочку, завладевшего вниманием их величеств и получающего от них почести, которые им, несмотря на самое высокое происхождение, и не снились. А их величества не только хвáливали Колона, но и выказывали ему свое благоволение другими способами.