Умереть, чтобы жить

– Ты сможешь в Москву приехать? – изрек наконец Игорь после паузы. – У тебя же вроде двойное гражданство теперь?

– Да, двойное. Только мне надо сына с кем-то оставить – не хочу мучить перелетами. Но это я решу.

– Значит, давай так… Пары недель хватит?

– Нет. Не меньше месяца, – вздохнула Ника, чувствуя, как вакансия уплывает из-под носа.

– Ну, это нормально. Дело в том, что у меня один знакомый сейчас устроился в только что запущенный проект. Одна немаленькая и небедненькая фирмочка решила завести собственное интернет-СМИ. Ну, вот такая прихоть у них. Со временем хотят телевидение, канал и все такое – в общем, планы громадные. Главным редактором там один очень хороший человек, на досуге поинтересуйся – он известный в Сети персонаж. Зовут его Федор Филонов. Ну, вот мой знакомый к нему и устроился, они как раз команду заново набирают, с нуля практически. И им все равно – мужик ты или баба, главное – чтобы писать умела и хотела работать. Резюме же есть у тебя?

– Конечно, есть. И примеры работ я тебе тоже пришлю.

Яблоков захохотал:

– Да есть у меня кое-что из твоих работ, даже в нескольких вариантах.

Ника снова вздохнула. Самая последняя ее работа – огромная статья-расследование деятельности вице-президента компании «Изумрудный город», которую возглавлял в свое время Гавриленко. Ника написала ее уже после гибели Максима – хотела отомстить, не дать виновным в его смерти уйти безнаказанными. Эффект получился немного не тот, на который она рассчитывала, но все равно вышло неплохо – троих арестовали и осудили на большие сроки, а главный фигурант, крестный отец Максима Иван Никитич, успел отравиться цианидом, но статья наделала много шума. Как, впрочем, и вышедшая чуть раньше статья о деятельности бывшего любовника Ники, главного редактора газеты «Столичный хроникер» Артема Масленникова. Собственно, к появлению этой статьи тоже был причастен Гавриленко – Масленников, получивший крупную сумму денег, пытался опорочить его имя и еще втянуть в это саму Нику, но она сумела вывернуться и предупредить Максима. Артем Масленников погиб в Америке, куда уехал, опасаясь преследования. Ника старалась об этом тоже не думать, как и о смерти Максима.

– Если необходимо, можешь это тоже показать, – сказала она, – но я так понимаю, что мне нужно будет с кем-то встречаться?

– Да – с Филоновым. Он любит сам разговаривать с потенциальными сотрудниками. Но ты не бойся – говорят, что он очень адекватный, хоть и требует жестко.

– Да я как-то не боюсь, – Ника пожала плечами и потянулась к пачке сигарет на подоконнике.

Она вновь начала курить пару месяцев назад, правда, делала это нечасто. Сигарета помогала ей сосредоточиться и настроиться на рабочий лад.

– Ну, и молодец, – заключил Яблоков. – Давай тогда так договоримся – ты решай свои проблемы, устраивай мальчика, а я пока передам все твои материалы Филонову. Он посмотрит и назначит встречу. Или не назначит – все может быть.

Ника это прекрасно понимала. Ситуация в журналистике сложилась такая, что рабочих мест оказалось куда меньше, чем желающих их занять, и даже именитые журналисты зачастую оказывались без работы и перебивались «джинсой» и прочей «заказухой», чтобы как-то выжить. И вполне могло выйти так, что этот самый Филонов не найдет в ее статьях ничего интересного или подходящего для его издания, и тут ничего не поделаешь, нужно просто быть готовой.

Попрощавшись с Игорем, Ника отложила телефон и задумалась. Вернуться к тому, чем она занималась до рождения сына, очень хотелось. Профессию она любила, отдавалась делу полностью, умела взять интервью и написать хорошую статью-расследование, умела разговорить практически любого человека и потом подать его в любом свете – как требовала политика издания. Но за три года, проведенных в Чехии, она все-таки слегка отвыкла от российских реалий. А там сейчас совершенно иная жизнь, чем та, которую она помнила. Алексей Павлович, например, много лет не был на родине и не стремился туда, хотя Ника пару раз заговаривала с ним об этом.

– Нет, Никуша, я придерживаюсь правила – никогда не возвращайся в прежние места, – отмахивался он. – Да и к кому ехать, куда? Вся моя родня здесь – ты и внук. Друзья, как ты понимаешь, отвернулись в тот момент, когда я решил не возвращаться. Так какой смысл ехать куда-то?

– Разве вам неинтересно? – приставала Ника, если видела, что старик не против этого разговора.

– Нет, – абсолютно серьезно отвечал Алексей Павлович, – мне гораздо интереснее здесь, с вами. У меня появился смысл в жизни – хочу увидеть, как внук в школу пойдет.

– Ну, это вы точно не пропустите.

Но в ответе Ники было все меньше уверенности – сердце бывшего военврача находилось в довольно плачевном состоянии, и ее это очень беспокоило, но Алексей Павлович отмахивался всякий раз, когда она заводила разговор о том, чтобы лечь в больницу.

Разумеется, о том, чтобы оставить маленького Максима на попечении дедушки даже на неделю, речи быть не могло. Конечно, Алексей Павлович справится, но Ника понимала, что не сможет чувствовать себя нормально, постоянно думая о том, как они здесь вдвоем. О том, чтобы попросить приехать свою мать, она тоже не думала – та ни за что не пойдет навстречу дочери и не бросит молодого супруга ради внука, которого она ни разу не видела, разве что на фотографии. Алексей Павлович ошибся, говоря о том, что со временем отношения Ники с матерью наладятся – этого не произошло. Стахова сделала над собой усилие и после родов позвонила матери. Вместо поздравлений и радости по поводу появления на свет внука та обрушила на дочь лавину упреков. Ника не стала выслушивать, поступила так, как делала всегда: вежливо попрощалась и положила трубку. Так что рассчитывать на помощь матери не приходилось.

Оставался только один возможный выход – Ирина и Иржи, ее друзья здесь, в Праге. Ирка вообще была ее единственной подругой еще с детства, они никогда не теряли связи, даже когда Ирина перебралась жить сперва в Испанию, а потом сюда, в Прагу. Ника до сих пор считала себя виновной в том, что три года назад Ирина едва не погибла в ее квартире при взрыве газа, потеряла зрение и вот уже который год периодически ложится в клинику пластической хирургии для пересадки кожи. Подруга, однако, так не считала – у нее была своя теория насчет «кирпича, падающего с крыши в строго назначенное время», и потому всякий раз она злилась на Нику, заводившую разговоры о своей вине.

– Вот к чему это ворошить? Со мной все практически в порядке, – говорила Ирина, беря Нику за руку, – лицо уже почти совсем починили, один глаз немного видит – значит, и второй со временем тоже хоть чуть-чуть восстановится. Я научилась с этим жить. И не вижу причин для твоих терзаний.

Переубедить подругу Нике никогда не удавалось.

Она любила бывать в их с Иржи доме – уютном, светлом, обставленном белой мебелью. Маленький Максим тоже с удовольствием ходил в гости – Иржи посвящал ему все свое свободное время, так как был лишен возможности общаться с собственными детьми. Его жена вновь вышла замуж и уехала из Чехии, а Иржи, сильно тосковавший по дочкам, переносил свою любовь на сына Ники. Получалось, что иного выхода, кроме как попросить друзей об услуге, у нее нет, а друзья совершенно точно не откажут.

Сын проснулся и требовал внимания. Ника вошла в детскую, переделанную из кабинета, и улыбнулась: Максимка стоял в кроватке, зажав под мышкой плюшевую собачку, а свободной рукой давил на кнопку звонка, прибитого рядом с кроваткой на стеллаж. Это было изобретением Алексея Павловича – квартира у Ники просторная, и не всегда она могла услышать, что ребенок проснулся, а Максим при помощи деда быстро научился нажимать кнопку звонка.

– Ну что – уже выспался? – улыбнулась Ника, беря сына на руки. – Будем пить молоко с печеньем и потом пойдем гулять?

Сын улыбался и кивал, крепко обняв ее за шею, и Ника, как обычно, ощутила острый приступ тоски – ее мальчик никогда не увидит своего отца, никогда не узнает, каким он был.