Страница 26 из 26
Дошла очередь до следующей двери. Снова темнота. Но на этот раз он был готов. За секунду до того, как София нашла выключатель, он услышал, как ее пальцы царапнули стену. Звук этот напомнил ему что-то высохшее и неживое.
— Так, — сказала София. — Что тут у нас?
— Вот это да! — ошеломленно выдохнул он.
Даже если бы до этого они не увидели грязную кухню, вид гостиной, которая была буквально забита разными вещами и мебелью, стал бы для них потрясением. Восточные ковры покрывали каждый дюйм стен, включая, возможно, и окна. Все знания Кевина о старинной мебели были почерпнуты во время случайных прогулок мимо антикварного магазина в Сиэтле, когда он лениво размышлял о том, что может заставить человека выбрасывать сотни долларов на какую-нибудь старую рекламную продукцию «Кока-колы». Но даже его неопытному глазу было видно, что в этом нагромождении предметов разных эпох и культур может находиться что-то ценное. К одной из стен прислонился лакированный китайский шкаф, рядом расположились два массивных резных кресла и аккуратный торшер в стиле ар-деко. Более-менее свободный проход вел сквозь этот хаос к противоположной двери, но, чтобы пройти по нему, все равно нужно было протискиваться и втягивать живот.
Софи уже пробралась мимо письменного стола с убирающейся крышкой и теперь оттаскивала непримечательного вида журнальный столик, который загораживал следующую дверь. У него внезапно возникло иррациональное желание попросить ее не делать этого, но было поздно. Сверхъестественное солнечное сияние озарило ее.
— Спальня тети, — сообщила она, пройдя через дверь, и он поспешил присоединиться к ней, борясь с растущим волнением, которым наполнили его две предыдущие комнаты, и со странным ощущением потерянности, как будто его похоронили заживо.
Распахнутое окно помогло ему вздохнуть спокойнее.
— Слушай, ты бы не ходила первой, — сказал он.
Спальня тети оказалась аккуратной и строгой, как келья монашки. Простая железная кровать, белые подушки, белое, туго натянутое одеяло. Деревянная тумбочка рядом, пустая, если не считать переполненной пепельницы и смятой сигаретной пачки. На краях сигарет краснели следы яркой губной помады. Их вид напомнил Кевину, как сильно ему хочется курить. Он полез в карман за зажигалкой, но вспомнил, что оставил ее и сигареты в машине. Подойдя к окну, он сказал:
— Не вижу нашей машины.
— Естественно. Ты же смотришь с другой стороны дома.
Он знал, что должен был видеть подъездную дорожку и передний двор, но перед ним была только полоса голой земли, дальше начинался лес. Ему вдруг показалось, что деревья пошевелились, как вздрагивают занавеси, когда что-то двигается с другой стороны.
— Смотри, — сказала София. Она подняла из-за кровати коробку из-под обуви, поставила ее на тумбочку, а потом вдруг дернулась и отскочила назад, задев рукой пепельницу. Та полетела на пол и разбилась.
— Черт! — вскрикнула София.
— Ты чего?
— Мне показалось, из коробки вылез паук. Вот дура!
Он обошел кровать и увидел капельки крови у нее на ногах, проступившие там, где осколки пепельницы оцарапали кожу.
— У меня все нормально, — сказала она. — Просто испугалась. В ванной, наверно, есть бинт.
София протолкнулась мимо него и открыла последнюю дверь. Кевин заметил тяжелый фарфоровый умывальник и ванну на ножках, но тут София воскликнула: «фу!», и он вошел следом. Из крана, шипя и разбрасывая брызги, текла коричневая вода.
— Это из-за того, что вода долго не стекала, — сказал он. — Через пару минут пойдет чистая.
— Бинта здесь нет, — сообщила София. — Похоже, тетя Роза даже мылом не пользовалась. Ну и черт с ним. Порезы все равно неглубокие. — Работа на кухне сделала ее невосприимчивой к легким ранам и ожогам. — Давай посмотрим, что в коробке.
«Не надо», — захотелось сказать ему, но вместо этого он произнес:
— Назови три фильма, в которых была голова в коробке.
— Боже, обязательно нужно про такие страсти говорить? «Семь». — Она подняла крышку.
— Это первый, — сказал он, чтобы не закричать что-нибудь глупое и истерическое, наподобие: «Не заглядывай в коробку!»
— Тут полно фотографий, — сообщила она. — «Принесите мне голову Альфредо Гарсиа».
— Там голова была в мешке, а не в коробке, — в отчаянии процедил он.
— Какие мы разборчивые! — сказала она и изменившимся голосом добавила: — Хм, странно.
— Что?
— Не знаю, откуда это у нее. Это мои фотографии.
«Так что там случилось между твоей матерью и тетей Розой?» — спрашивал он.
«Мама считала ее ведьмой».
«Ведьмой… Как в викканстве? Религия нового века, „будьте благословенны“, белая магия и все такое прочее? Как Тереса?» — Тереса была их соседкой в Сиэтле.
«Нет, просто старая злая ведьма. Да, не верится, правда? Это единственное, что может мою насквозь рациональную маму заставить стать суеверной».
Потом она сказала:
«И еще кое-что о моем отце».
«Об отце…» — София никогда не рассказывала о своем отце.
«В молодости они… Не знаю, не поделили его, что ли. Он бы парнем Розы, а мама увела его, кажется. Я его совсем не помню».
Произнесла она это так четко, так спокойно, как будто не пыталась скрыть боль.
«Он исчез, когда мне было три. Что ты из себя представляешь в таком возрасте? Ты даже еще не личность… Воспоминания не сохраняются, только редкие яркие вспышки, и то, что люди помнят вместо тебя, что тебе повторяют много раз, то ты и считаешь своими воспоминаниями. Он исчез до того, как я смогла сама сохранить какую-то его часть».
— «Бартон Финк», — сказала она, доставая пачки фотографий и бросая их на кровать. София в колпачке на своем первом дне рождения; София-первоклассница беззубо улыбается с официальной школьной фотографии; София в голубом платье без бретелек танцует с тощим темноволосым парнем на дискотеке.
— Принимается. Это второй.
Она улыбнулась и угрожающе помахала ему фотографиями.
— Я покажу тебе жизнь разума.
— Ты не похожа на Джона Гудмена.
Но она уже не слушала.
— Что это?
Его не отпускало ощущение неотвратимости, как бывает, когда ты во второй или третий раз смотришь кино, в котором должно произойти нечто страшное, и, даже если знаешь, что произойдет, тебя не покидает надежда, что каким-то чудесным образом фильм переменит сценарий. Но это было не кино, и ничего подобного он никогда раньше не видел, поэтому не было никаких причин для такого болезненного ощущения. София достала из коробки ключ.
— Не нравится мне это, — сказала она. — Где она взяла мои фотографии? И зачем хранила?
— Может, твоя мама послала их ей? — Между родственниками преданность и чувство обиды, бывает, существуют параллельно. Например, его двоюродная сестра Шелби не разговаривала с отцом, но заставляла сына раз в месяц писать ему письма.
— Послала ей полную коробку моих фотографий? — спросила она. Он пожал плечами. — Похоже, это ключ от двери, — продолжила София. — Интересно… Кевин, как думаешь, сколько может стоить все добро в той комнате? Представляешь, вдруг мне этого хватит, чтобы открыть свой ресторан? — Когда она посмотрела на него, глаза ее сияли. Ему захотелось взять ее за руку и убедить уйти немедленно, сказать, что ее мать была права и этим должны заниматься другие люди.
Но вместо этого он сказал:
— Это окно выходит на передний двор. Почему машины не видно?
— Ничего там нет. — Она нетерпеливо подошла к двери в гостиную. — Здесь должна быть еще одна комната. Может, она завесила вход в нее ковром, как и окна.
Он заколебался — возвращаться в загроможденную часть дома не хотелось. Подчиняясь внезапному порыву, он подошел к одному из окон. Ему показалось важным, чтобы, кроме двери, были другие пути отступления, и еще он почувствовал стоявший в комнате тяжелый цветочный запах — тошнотворную сладость, которой маскируют смрад. Он сделал глубокий вдох, но не смог определить гнильцу. На испорченные продукты на кухне это похоже не было, запах был более резкий, более землистый.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.