Прежде чем проститься

— Привлекательная! — горячилась она в свои двадцать. — Вежливое иносказание. Когда парень называет девчонку привлекательной, это расшифровывается так: «Конечно, смотреть там особо не на что, но в мозгах и характере ей не откажешь». Такие слова похожи на поцелуй смерти. Я хочу, чтобы меня называли очаровательной, элегантной, ошеломляющей. Пусть даже экстравагантной. Все лучше, чем это безликое «привлекательная».

Ответы деда не отличались разнообразием.

— Не гневи Бога своей глупостью, — говорил внучке Корнелиус Макдермотт. — Будь благодарна за то, что имеешь голову на плечах и умеешь ею пользоваться.

Вот и сегодня ей придется воспользоваться головой, чтобы найти способ увязать воззрения деда на еебудущее (ради этого дед ее и позвал) и воззрения Адама на их будущее. А это означало принять позицию либо одной, либо другой стороны. Какого-либо третьего, компромиссного, пути попросту не существовало.

В восемьдесят два года Корнелиус Макдермотт почти не утратил своего боевого пыла. Несколько десятилетий подряд он оставался яркой фигурой на политическом небосклоне Америки. В тридцать его впервые избрали в Конгресс представителем от центральной части Манхэттена, где он родился и вырос. На этом посту конгрессмен Макдермотт прослужил полвека, неизменно отклоняя все предложения баллотироваться в Сенат. Два года назад он решил оставить этот пост, заявив в день своего рождения: «Не хочу отбивать у Строма Тёрмонда[2] лавры политического долгожителя Капитолийского холма».

Но отставка отнюдь не была для Макдермотта переходом к безмятежному старческому времяпрепровождению. Он открыл консультационную фирму, по-прежнему дававшую ему возможность оставаться в гуще политической жизни как Нью-Йорка, так и одноименного штата. Для тех, кто лишь входил в большую политику, поручительство Макдермотта было почти что божьим благословением. Много лет назад он придумал сюжет для предвыборного рекламного ролика партии, к которой принадлежал. «Спросите у наших конкурентов: что они сделали для вас?» — вопрошал голос за кадром. Далее следовала тишина, сменявшаяся гулом недовольных голосов. Если Корнелиус Макдермотт появлялся на улице, его неизменно узнавали и уважительно здоровались.

«Шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на этих журналистов. Сделали меня местной достопримечательностью!» — как-то вспылил он. «А признайся честно: если о тебе забудут, дело кончится сердечным приступом, — ответила Нелл. — И ты сам это знаешь».

Придя в офис, Нелл приветливо махнула девушке, сидевшей в общей приемной, и направилась во владения деда.

— Как он сегодня? — спросила она, поздоровавшись с секретаршей.

Лиз Хенли, миловидная шестидесятилетняя шатенка, давнишняя боевая спутница Макдермотта, оторвалась от бумаг и устремила глаза к небесам.

— Ночью бушевали бури, — ответила Лиз.

— Веселого мало, — вздохнула Нелл.

Подойдя к двери кабинета, она постучалась, затем открыла дверь.

— Удачного тебе дня, конгрессмен.

— Опаздываешь, Нелл, — буркнул дед, разворачивая кресло в ее сторону.

— Это по твоим часам. А на моих ровно три.

— Насколько помню, я просил тебя прийти не в три, а к трем.

— Мне пришлось повозиться с одной статьей. К сожалению, по части пунктуальности редактор очень похож на тебя. А теперь почему бы тебе не одарить меня ослепительной улыбкой, от которой всегда таяли сердца твоих избирателей?

— Сегодня мне не до улыбок, — по-прежнему хмуро изрек Корнелиус Макдермотт. — Садись, Нелл, — добавил он, указывая на диванчик, стоявший возле эркера.

Макдермотт намеренно выбрал это помещение под свой кабинет, поскольку из эркерного окна открывался широкий вид на северную и восточную части Манхэттена, где жили его избиратели. «Наверное, в средние века дед непременно был бы феодалом», — часто думала Нелл.

Присев на диванчик, она взглянула на экс-конгрессмена и поняла, что Лиз была права. На нее смотрели знакомые голубые глаза, но сегодня в них ясно читалась непривычная и несвойственная деду усталость. Он даже не пытался скрывать эту усталость за какой-нибудь наспех нацепленной бодряческой маской. Его бесподобная осанка (дед не горбился, даже когда сидел за столом) всегда делала его выше ростом. При виде его опущенных плеч у Нелл сжалось сердце. Даже знаменитая грива седых волос Макдермотта сегодня показалось ей не такой пышной.

Дед сцепил пальцы и передернул плечами, будто стараясь сбросить с них невидимую ношу. «Он выглядит на свои восемьдесят два», — с горечью подумала Нелл. Открытие было не из приятных; до сих пор она была уверена, что дед обманывает возраст.

Макдермотт долго глядел мимо внучки, затем встал и пересел в удобное кресло, находившееся рядом с диванчиком.

— Нелл, у нас кризис, и ты должна помочь мне выбраться из него. Представляешь, этот проныра Боб Горман не пожелал баллотироваться на второй срок. Его сманили на тепленькое местечко, посулив руководство недавно созданной компанией. Что-то связанное с Интернетом. Естественно, он доработает до конца срока. А потом... Ему, видите ли, не прожить на жалованье конгрессмена! Пришлось ему напомнить, что пару лет назад, когда я помогал ему с выборами, он пел совсем иные песни. Тогда он взахлеб говорил о работе для людей и о том, как ему не терпится ею заняться.

Нелл молчала. На прошлой неделе до деда впервые дошли слухи о нежелании Гормана баллотироваться на второй строк. Стало быть, слухи подтвердились.

— Нелл, я знаю лишь одного... да, всего лишь одного человека, способного достойно представлять нашу партию на этом посту.

Он сдвинул брови.

— Ты должна была бы занять мое место еще два года назад... Интерес к политике у тебя в крови. Тебе всегда хотелось вариться в этом котле, но Адам сумел тебя отговорить. Эта история не должна повториться.

— Мак, пожалуйста, не наскакивай на Адама.

— Я ни на кого не наскакиваю. Мне ли тебя не знать, Нелл! Ты из породы «политических зверюг». Я разглядел это в тебе еще давно и едва ли не с детства натаскивал для большой политики. Да, я не хлопал в ладоши от восторга, когда ты решила выйти замуж за Адама Колиффа. Однако не забывай: это я ему помог утвердиться в Нью-Йорке. Неизвестно, сколько бы еще он прозябал в мелких компаниях. Я свел его с «Уолтерс и Арсдейл» — уважаемой архитектурной фирмой. Я очень дорожу дружбой с этими людьми. Их поддержка всегда была для меня весомой.

Поджатые губы означали, что Корнелиус Макдермотт весьма сердит. Так оно и было.

— Я поручился за Адама, а он взял и подставил меня. Не проработав у них и трех лет, он ушел. И не просто ушел. Адам переманил к себе их старшего референта, посулив невиданные перспективы в своей фирме. Понимаю, бизнес — неподходящее место для сантиментов. Я не об этом. Адам с самого начала знал о твоих планах на будущее. Насколько помню, он их даже поддерживал. И вдруг — поворот на сто восемьдесят градусов. Мы не скрывали от него, что после моей отставки ты должна будешь занять мое место. Он не имел права ломать твою карьеру. А теперь он, похоже, собирается сломать ее вторично.

— Мак, мне нравится моя нынешняя работа. Я с удовольствием веду раздел в газете. Может, тебе невдомек, но я получаю громадную отдачу от своей работы.

— Не спорю. Ты пишешь чертовски толковые статьи. Но не притворяйся: тебе ведь мало быть газетным обозревателем.

— Послушай, дело вовсе не в Адаме. Тебе не приходило в голову, что я и сама могу не хотеть баллотироваться в Конгресс?

— Честно говоря, нет. И чем же ты намерена заполнить свою жизнь?

— Мак, мы с Адамом мечтаем о детях. Думаю, ты об этом слышишь не впервые. Адам предложил подождать лет десять, чтобы дети хотя бы немного подросли. Через десять лет мне будет всего сорок два. Политики в таком возрасте еще считаются молодыми.

Макдермотт едва дал ей договорить.

— Нелл, через десять лет экспресс политической жизни умчится слишком далеко, и тебе останется лишь вздыхать на перроне. Возможно, в другой сфере жизни можно ждать, но только не в политике. Помнишь, как девчонкой ты сожалела, что слишком мала и пока не можешь играть во взрослые игры? И вспомни-ка свои слова, которые я услышал от тебя в тот день, когда ты решила называть меня Маком.

2

Стром Тёрмонд (1902-2003) – сенатор от Южной Каролины. Один из трех американских сенаторов, достигших столетнего возраста, и единственный, кто встретил свой юбилей, продолжая заниматься политической деятельностью.