Страница 2 из 77
— Винтовку мне, — коротко произнес месье Андре, протягивая товарищам свое разряженное оружие.
Увидев убитым и второго поклонника, львица забеспокоилась.
Пока соперники дрались, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, она заметила две молнии сквозь клочок беловатого дыма. Слышала и выстрелы и, наконец, сообразила, что это дело рук людей, которые держались в стороне, не привлекая внимания.
Смутно чуя опасность, львица решилась идти ей навстречу. Уверенная в своей силе, смелая, ловкая хищница понимала, что лучший способ защиты — напасть самой и как можно скорее.
Решившись, прянула в сторону, делая вид, что хочет обратиться в бегство, потом сделала боковой прыжок и устремилась прямо на охотников.
Новичок был бы сбит с толку этим неожиданным фокусом, а дорого было каждое мгновение — львица находилась метрах в двадцати. Два-три прыжка, то есть семь-восемь секунд, и она навалилась бы на них. Но месье Андре не терял самообладания — выстрелил, когда она собралась прыгнуть.
Пуля попала в бедро и перешибла его. Львица упала в пятнадцати метрах от охотников. Прыгнуть уже не могла, но была еще очень опасна — могла ползти, перебирая передними лапами, и даже броситься на врагов.
Она громко рычала от боли и ярости. Охотник подпустил ее к себе на восемь шагов и разрядил винтовку зверю в пасть.
Тот упал с раздробленной головой. Но почему выстрел оказался столь сокрушительным, буквально раскрошив череп?
— Чем вы зарядили свою винтовку? — спросил месье Андре Барбантона.
Жандарм в первый раз засмеялся:
— Разрывной пулей, только и всего. Разве плохо?
— Напротив, прекрасно. Не знаю, удалось бы иначе мне справиться со львицей.
— Когда имеешь дело с самкой, нужна особая осторожность. Я чувствовал, что она наделает нам бед. Что поделаешь, женщина! Самцы погибли честно, благородно, безо всяких фокусов, а она и тут не могла обойтись без хитростей. Я знал это и принял меры. Берите с меня пример, месье Андре, никогда не доверяйте женскому полу. Не верьте ни человеческим самкам, ни самкам животных. Положитесь на мой опыт — опыт старого жандарма и обманутого мужа.
Молодой человек улыбнулся в ответ на эту речь и сказал, указывая на мертвых львов:
— За работу, друзья! Снимем шкуры, а тем временем подойдут наши негры и отнесут их в лагерь.
Охотники тотчас принялись за дело. Работа спорилась и не мешала оживленно болтать. Видно было, что они испытывали искреннюю приязнь друг к другу, несмотря на разницу в возрасте и общественном положении.
— Черт возьми! — говорил Фрике. — Недурно для начала! Как вы находите, месье Андре? Думаю, вы довольны.
— Я в восторге и чувствую себя счастливейшим из охотников.
— Вот вы и вознаграждены за неудачное открытие сезона охоты в Босе. Первого сентября вернуться в Париж с пустым ягдташем! Вот это был удар.
— Немудрено, когда на твоей земле потрудились браконьеры.
— Неужели браконьерство по-прежнему процветает?
— Теперь особенно, потому что жандармы им все спускают, только что не потворствуют. Слышите, Барбантон? Это камешек в ваш огород.
— Нет, месье Андре, не в мой! Я никогда не служил в жандармах на континенте, только в колониях, а там браконьерствуют канаки, дичь для них — люди. Им нужна еда, а не шкуры.
— Как же, мы помним! — засмеялся Фрике. — Нас двоих и еще доктора Ламперрьера вы стащили уже с вертела.
— Ну, это пустяки. Я только хотел сказать, что жандармы бывают разные и браконьеры не все одинаковы. Месье Андре, а в этой стране есть людоедство?
— Могу положительно утверждать, что здесь, в Сьерра-Леоне, в ста километрах от берега — нет. Здесь британские владения, а англичане очень суровы с нефами.
За беседой работа продвигалась быстро. Все трое работали усердно и старательно, несмотря на жару и духоту. Через час шкуры были искусно сняты, на зависть любому натуралисту, аккуратно свернуты, а носильщики-негры все не шли.
Господин Андре вновь прислушался к лесному гулу, среди которого различил вдали нестройные крики.
— Наконец-то! Идут.
На поляну выбежали человек двенадцать негров с копьями и ружьями. Они вопили, выли, махали руками, словно опившиеся пальмового вина обезьяны:
— Масса!.. Несчастье!..
— Масса!.. Иди скорей!..
— Ах, какое несчастье!..
— О!.. Бедная мадам!..
— Где мадам? Какое несчастье? — недовольно спросил охотник. Негры кричали все вместе, ничего нельзя было разобрать. Месье Андре приказал им замолчать. Выбрав того, что казался посмышленее, спросил, в чем дело.
— Масса, там белая женщина.
— Что за женщина?
— Не знаю.
— Нечего сказать — объяснил. Дальше?
— Горилла…
— Какая горилла?
— Из леса…
— Хорошо. Верю, что из леса, живая, а не чучело из музея. Ну?
— Горилла похитила белую мадам… Понимаете, масса?
Месье Андре невольно вздрогнул. Негр, по-видимому, говорил правду, хотя какими судьбами могла попасть сюда, в африканский лес в двадцати милях от Фритауна, белая женщина?
Но гориллы часто похищают женщин, и надо было узнать, что произошло. Он позвал товарищей, приготовил оружие и во главе своего небольшого отряда кинулся в лес.
ГЛАВА II
Через лес. — По следам гориллы. — Бывший жандарм действует безо всякого воодушевления. — Беда от брака со «зверинцем». — Растерзанные тела. — Тело майора. — Крик гориллы. — На баобаб. — Отчаянное сопротивление. — Помогите! — Выстрел. — Смертельно ранен. — Агония. — Спасена! — Удивление Андре. — Изумление Фрике. — Жандарм поражен.
Идти девственным лесом трудно, в особенности опушкой или краем поляны.
В глубине, поддеревьями, высокая трава не растет, потому что солнце туда никогда не заглядывает. Там нет лиан, только гладкий мох покрывает почву. Путнику здесь надо остерегаться скрытых трясин, невидимых топей, предательских оврагов, неожиданно возникающих на пути кочек, да еще стараться не споткнуться об упавшее дерево. Но истинное мучение — идти лесами, наполовину выгоревшими из-за тропических гроз, что не редкость. Молодые деревья с необычайной быстротой вырастают на месте погибших, их украшают огромные лианы, из жирной почвы с силой вырывается густая, высокая трава и древовидные растения.
Ботаника все это, несомненно, приведет в неописуемый восторг, путешественника или исследователя — в ярость: продвигаешься вперед с трудом, для каждого шага прочищая дорогу тесаком или топором.
Со всех сторон его будут опутывать лианы, бросаться под ноги корни, впиваться в тело колючки; задыхаясь от жары, обливаясь потом, искусанный мухами, путник измучается вконец, потеряет терпение, проклиная себя за то, что забрался в эти непроходимые дебри.
В такой ситуации и оказались три европейца, когда покинули лесную поляну, услышав от испуганных негров весть о похищении гориллой белой женщины.
Месье Андре и Фрике, благородные и великодушные, избранные натуры, рвались вперед, прокладывая дорогу тесаками; старый жандарм не отставал и тоже энергично работал тесаком, но при этом поминал всех чертей, проклиная вместе с гориллами тех, кто не принадлежит к сильному полу.
— Женщина — в девственном лесу! Занесет же нелегкая! Если бы не моя преданность вам, месье Андре, и этому мальчишке Фрике, ни за что бы я не пошел выручать эту особу. Пусть бы сама разбиралась со своей обезьяной.
— И это говорит Барбантон, старый солдат, столько лет верой и правдой служивший Венере и Беллоне!
— Верой и правдой, месье Андре, в том-то и дело.
— Неужели бы вы оставили несчастную женщину на произвол судьбы?
— А какого черта она сюда забралась? Кто ее звал?
— Что ж, сначала спасем ее, а потом устроим разнос.
— Знаете, месье Андре, я не чувствую ни малейшего воодушевления.
— Тем лучше! Самообладание — первое дело на войне.
— Я совсем не то хочу сказать! Я хочу сказать, что иду с вами против воли, как бы по принуждению.
— Барбантон, у вас нет сердца.