Страница 2 из 3
– Сударь, я вижу, вы заблудились, – заметил всадник, вежливо кивая мне, – эта дорога ведёт к моему замку, а я редко принимаю гостей.
– Вы правы, – сказал я, – дождь застал меня на пути в аббатство Сен Беренгар, и вот уже долгое время я кружу по лесу.
– До аббатства вам теперь порядочно ехать, – произнёс незнакомец сочувственно.
Струйка воды стекла с полей шляпы на его плечо, и он поморщился.
– А с какой целью вы направляетесь в аббатство? – спросил мужчина.
Я понимал, что в моём старом дорожном плаще выгляжу непрезентабельно, да и седельные сумки во избежание соблазна для грабителей были потёрты и залатаны, поэтому со всей возможной учтивостью я представился и рассказал вкратце о своих странствиях.
– Да, в молодости я много занимался науками, – улыбнулся мой собеседник, – я – граф фон Грюнвальд, мой замок находится поблизости. Хотя я уже говорил, что не люблю принимать гостей, но для книголюба и учёного сделаю исключение. Переночуете у меня, а завтра мой слуга проводит вас в аббатство.
Я с радостью принял любезное приглашение графа, и через некоторое время мы приехали в замок. У ворот нас встретили слуги и, отдав Буцефала на попечение смышлёного паренька с улыбчивым лицом, я последовал за хозяином.
В уютной комнате я нашёл всё необходимое для путешественника, а граф был так добр, что распорядился дать мне сухую одежду. После сытного ужина, во время которого я с удовольствием обнаружил схожесть наших взглядов на многие научные проблемы, граф предложил посетить его лабораторию. В сопровождении домоправителя, несшего большой фонарь, мы прошли по тёмному замку. В лаборатории нас поджидал горбатый слуга с лицом, изуродованным жутким шрамом, – граф представил его как своего молочного брата Лимонио. Реторты, колбы, тигли, жаровня содержались им в идеальном состоянии, хотя сам Лимонио носил порядком потрёпанную одежду, а кожаный его фартук был покрыт пятнами и кое-где проеден до дыр. Такую прекрасную лабораторию я не видел даже в университете моего родного города А.
Я с восхищением слушал рассказ графа, дополняемый по ходу дельными замечаниями Лимонио. Они продемонстрировали мне несколько интересных опытов, и я, преисполненный благоговения перед людьми, осмеливающимися дерзко проникать в тайны матери-природы, не поскупился на похвалу.
– Лимонио, зажги канделябр, – приказал граф, обратив внимание на недостаточную освещённость помещения.
Слуга завозился у жаровни, а я увидел на полке перед собой медный подсвечник и услужливо подал его хозяину замка. К моему удивлению, граф быстро выхватил его из моих рук и опустил в карман сюртука.
– Не трогайте этот подсвечник! – раздражённо сказал фон Грюнвальд. – Напольный канделябр даст больше света!
Такая неожиданная перемена настроения меня обескуражила. Граф заметил это и криво улыбнулся.
– Не обращайте внимания, – пробормотал он, – этот подсвечник мне очень дорог!
Я кивнул и отвёл взгляд, но успел заметить, что его рука, погруженная в карман, поглаживает подсвечник ласково, как комнатную собачонку.
Почему-то мне не стали больше ничего показывать, Лимонио так и не зажёг канделябр, и конец вечера был скомкан. Мы покинули лабораторию и дошли до холла, где распрощались. Домоправитель проводил меня в спальню, поскольку я ещё плохо знал дорогу, а граф с Лимонио отправились по своим делам.
На следующий день я не смог двинуться в путь, так как с утра снова зарядил дождь, и к тому же я немного прихворнул. Граф предложил мне быть гостем замка до тех пор, пока я не выздоровею. Я был не прочь остаться, тем более что здешняя библиотека приготовила мне несколько приятных сюрпризов. Я провёл почти весь день за увлекательным чтением трудов великих алхимиков прошлого, которые, несмотря на заблуждения и ошибки, много сделали для настоящей науки, проводя воистину смелые эксперименты. В немом восторге я пролистал несколько уникальных фолиантов, оказавшихся переводами с персидского и арабского языков! С графом я встретился лишь за обедом. Он был вежлив, выслушивая мои горячие похвалы его книжным редкостям, но я заметил, что мысли хозяина замка витали где-то далеко. Время от времени рука фон Грюнвальда ныряла в карман, и я предположил, что там находится тот самый подсвечник из лаборатории. Вероятно, подумал я, граф использует его для успокоения души и молитвы, как делает это верующий, перебирая чётки.
Вторая ночь в замке прошла спокойно, хотя мне слышались иногда чьи-то лёгкие шаги, как будто по комнате ходит какой-то маленький зверёк. Я даже зажигал свечу, но никого не увидел. В этих старых замках звуки распространяются очень странным образом.
Утром я спустился к завтраку отдохнувший и свежий. Граф уже поел и, по словам домоправителя, уехал в город Т. на деловую встречу. Я отправился в библиотеку, твёрдо решив после обеда покинуть замок. Дождь кончился, ярко светило солнце, и моё состояние значительно улучшилось. Паренёк по имени Томас, ухаживающий за Буцефалом, рассказал, что утром проехался на нём. Я поблагодарил его и дал пару монет – Буцефал терпеть не мог долго находиться без движения. Я велел мальчику оседлать коня к назначенному времени и в хорошем настроении пошёл в последний раз поработать в библиотеке. По разбросанным там и сям книгам я догадался, что граф был здесь прошлым вечером. Я сел в кресло и тут послышался стук. Это упал на пол небрежно брошенный на подлокотник сюртук графа. Подняв его, я увидел на ковре вывалившийся из кармана подсвечник. Я взглянул на него, недоумевая, как можно привязаться к столь дурно исполненному изделию. Подсвечник был самый простой, какой можно найти в любом бедном доме. Я аккуратно повесил сюртук на кресло и, поставив на стол подсвечник, погрузился в чтение.
Незаметно я задремал, убаюканный тишиной, и проснулся оттого, что чьи-то нежнее руки обнимали мою шею. Я открыл глаза и онемел. Прекрасная девушка лет двадцати, склонившаяся надо мной, тут же присела ко мне на колени и, глядя в самое сердце ласковым взглядом серых глаз, спросила:
– Ты меня любишь, милый юноша?
Длинные светло-русые волосы незнакомки рассыпались по моей груди. Я деликатно умолкаю о том, что далее произошло в библиотеке. В объятиях чудесной гостьи я забыл о времени. Она сама вернула меня к действительности, вставая и поправляя на себе шёлковую сорочку.
– Вы так и пришли в рубашке и босиком? – спросил я, пытаясь удержать её за руку. – Вы здесь живёте?
Я ни на минуту не усомнился, что передо мной благородная дама. Я подумал, что это какая-то родственница графа, заглянувшая в библиотеку прямо из спальни.
– Да, я здесь живу, только никому не говори! – улыбнулась она, лукаво грозя мне тонким пальчиком, который я тут же поймал и покрыл поцелуями.
– Мне пора. Иди первым, я выйду потом! – сказала красавица и нежно обняла меня. Её глаза погрустнели.
С сожалением я покинул библиотеку и на лестнице столкнулся с графом. Вид он имел обеспокоенный. Вероятно, граф о чём-то догадался по моему взволнованному лицу, но не сказал ни слова, только кивнул и быстрым шагом проследовал в библиотеку.
– Неловко получилось, – подумал я, – надеюсь, она успеет уйти через другую дверь. А я даже имени её не спросил!
Я постоял на лестнице, прислушиваясь, но всё было тихо. Решив повременить с отъездом из-за очаровательной девушки, я отправился искать Томаса. Мальчика не было ни во дворе, ни на конюшне. Осёдланный Буцефал приветствовал меня негодующим фырканьем. Ему не терпелось на вольный воздух.
Я заглянул к себе, спустился в библиотеку, походил по залам, но никого не обнаружил. Ноги сами понесли меня в лабораторию. Дверь была слегка приоткрыта, и я тихо заглянул в комнату. У жаровни стоял граф фон Грюнвальд. Языки пламени бросали на его лицо пугающие отсветы. Граф только что опустошил над тиглем колбу. Я видел, как пузырилась жидкость, вылитая на какой-то предмет, лежащий внутри металлической чаши. Граф взял щипцы и слегка приподнял объект своего эксперимента: я узнал его любимый подсвечник. Граф достал ещё одну колбу и осторожно полил из неё подсвечник, форма которого начала меняться на глазах. Кто-то схватил меня за плечо. Я обернулся и увидел Лимонио. Возмущённый подобной фамильярностью, я было хотел сделать слуге замечание, но осёкся, увидев его залитое слезами лицо. Он предостерегающе поднёс руку к губам. Я ещё раз взглянул на зловещую фигуру графа: тот тоже плакал. Слёзы проложили две узкие дорожки по запачканному копотью лицу.