Страница 1 из 220
Посвящается Анне Григорьевне Достоевской
Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода.
КРАХ КАРАМАЗОВСКОГО СЕМЕЙСТВА
В предисловии «От автора», открывающем «Братья Карамазовы», Достоевский называет свой новый роман «жизнеописанием» «человека странного, даже чудака». Полностью замысел такого «жизнеописания», разъясняет «автор», должен осуществиться в двух романах, события которых, соответственно, приурочены к двум знаменательнейшим эпохам русской жизни. «Главный роман второй — это деятельность моего героя уже в наше время, именно в наш теперешний текущий момент. Первый же роман произошел еще тринадцать лет назад и есть почти даже и не роман, а лишь один момент из первой юности моего героя. Обойтись мне без этого первого романа невозможно, потому что многое во втором романе стало бы непонятным».
«Первый роман» (или «вступительный», как скажет Достоевский в другом месте) — это «Братья Карамазовы», и действие его отнесено к тому же времени, что и действие «Преступления и наказания»[1] — романа о современном герое, о современной России, вступившей в полосу преобразований, потрясений и ломки, о России обновляющейся и — в то же время — России несбывшихся надежд и тягостных, безысходных противоречий, но главное — о России, стоявшей в преддверии новой, еще неясной и. может быть, грозной эпохи.
В эпилоге романа «Подросток» Достоевский назвал себя писателем, одержимым тоской по текущему» — современному, еще не ясному, не устоявшемуся. Но «текущая жизнь» для него — лишь звено в бесконечной исторической цепи и вне связи с прошлым и будущим, с идеалами, выработанными национально-исторической жизнью и воплотившимися в искусстве, — непонятна, бедна, бессмысленна. Однажды в полемике с так называемым «натурализмом», выдававшим себя за «реализм», Достоевский заметил, что «поэзия» и «красота» «гораздо реальнее, чем оставлять человечество при одной только грязи текущего»[2].
«Жизнь текущая», скоропреходящие «минутки» и «мгновения» влекут Достоевского не сами по себе, а своим глубоким, сокровенным, «вдруг» обнаруживающимся смыслом. «Минутки» Достоевского несут в себе такое содержание, такой смысл, что хватило бы на годы и годы. Часто — это смысл целой человеческой жизни, а может быть, жизни всего человечества. Время в романах Достоевского как бы сгущается, одновременно и останавливается, и убыстряет свой бег.
Но таково было «время», когда жил сам Достоевский, время, о котором, обосновывая принципы своего реализма, он писал в 1868 году: «Порассказать толково то, что мы все, русские, пережили в последние десять лет в нашем духовном развитии, — да разве не закричат реалисты, что это фантазия! Между тем это исконный, настоящий реализм!»[3]
«Главный роман второй» — роман будущий, вероятно, в самом деле стал бы главным романом Достоевского, если бы был написан, — столь интересен его замысел — изобразить деятельность героя «в наше время, именно в наш теперешний текущий момент»: ведь этот «момент» — вторая половина семидесятых годов, время в истории России, может быть, еще более знаменательное, чем время действия «Преступления и наказания», еще более богатое резкими социальными сдвигами и политическими бурями, и вместе с тем время, когда судьбы послереформенной России как России буржуазной уже определились.
«Главным романом» Достоевского оказался роман «вступительный» — единственный его роман не о «теперешнем текущем моменте», а о прошлом тринадцатилетней давности — роман «Братья Карамазовы». Но «начала» этого «теперешнего» момента лежали в моменте «тогдашнем», а «юнцы» «тогдашнего» текущего момента обнаруживались в текущем моменте «теперешнем». О том, что случилось «тогда», тринадцать лет назад, повествователь рассказывает «теперь». «Момент теперешний» — важнейшая составная часть «плоти» романа. Представляя читателям «лишь один момент из первой юности» своего героя, автор в то же время «осведомлен» о деятельности его «уже в наше время, именно в наш теперешний текущий момент». И хотя об этой деятельности автор пока что умалчивает, она все время подразумевается. Авторский взгляд — это как бы взгляд из будущего, но будущего не гадательного, а реального, ставшего уже для автора настоящим. События, разумеется, вымышленные, но включенные в действительное «историческое» время, происшедшие «тогда», представляются «теперь» уже «в законченном… виде, то есть с прибавкою всего последующего… развития, еще и не происходившего в тот именно исторический момент, в котором художник старается вообразить лицо или событие»[4].
Так сошлись в романе Достоевского шестидесятые и семидесятые годы — «тогда» и «теперь». То, что тринадцать лет тому назад было действительностью текущей, зыбкой, как бы не развернувшейся, стало действительностью «исторической» (пусть эта история, это прошлое еще столь близки) — обогатилось последующим развитием, предстало как нечто целое[5]. Так сошлись в романе Достоевского «концы» и «начала» — «концы», исчерпанные «вступительным» романом, и «начала» тех идей и тех судеб, что должны были раскрыться в романе «главном».
В авторском предисловии Достоевский говорит лишь об одном герое своего нового романа-жизнеописания — об Алексее Карамазове. И сказано
о нем, для «предисловия», самое существенное: такой герой — «чудак», «странный человек», «частность и обособление» — может в иных случаях заключать в себе, в своей жизни и судьбе, смысл целой эпохи. Именно «чудак» «носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи — все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались…»
Но в пределах «первого», «вступительного» романа Алексей Карамазов все же «деятель» еще «неопределенный, невыяснившийся», не завершенный. «Завершение» его стало бы возможным лишь во «втором», «главном» — будущем романе.
Положение и роль Алексея Карамазова в «Братьях Карамазовых» глубоко своеобразны. Он, главный герой задуманной дилогии, в сложной интриге «вступительного» романа отступает на второй план, в тень, потому оказывается как бы неглавным; вперед же выдвигаются и приковывают читательское внимание, становятся главными герои в общем замысле неглавные. Здесь, в действии первого романа, Алексей ищет подступы к своей будущей — главной — деятельности, деятельности уже «в наше время, в наш теперешний текущий момент», В перспективе эти напряженные и мучительные поиски оказываются для Достоевского более важными, чем метания старших братьев.
Сюжетный центр, фокус романа — «катастрофа», преступление — убийство Федора Павловича Карамазова.
Преступление, «окровавленное злодейство» (слова Барона из «Скупого рыцаря» Пушкина), во всем своем ужасе и трагизме предстало
Достоевскому в каторжных бараках Омской крепости[6]. С моральной беспощадностью бывшего каторжника и художественной мощью великого писателя представил он разные лики преступления на страницах «Записок из Мертвого дома» (у Герцена трагические образы этой книги вызвали ассоциации с фресками Микеланджело Буонарроти, а у Тургенева — с картинами «дантова ада»). «Да, — размышляет автор «Записок», проведший многие годы за острожными стенами, — преступление, кажется, не может быть осмыслено с данных, готовых точек зрения, и философия его несколько потруднее, чем полагают». От внешней — страшной, нелепой, жестокой — стороны преступления мысль Достоевского движется к стороне внутренней — к «философии» преступления, к уяснению его глубинных, сокровенных причин.
1
Предисловие к «Братьям Карамазовым» появилось в январской книжке журнала «Русский вестник» за 1879 г. В январе 1866 г. началось печатание «Преступления и наказания», о котором в сентябре 1865 г. Достоевский писал: «действие современное, в нынешнем году».
2
«Литературное наследство», т. 83 («Неизданный Достоевский»), «Наука», М. 1971, стр. 628
3
Ф. М. Достоевский, Письма, т. И, ГИЗ, М.—Л. 1930, стр. 130.
4
Ф. М. Достоевский, Поли. собр. худож. произведений, т. XI, ГИЗ, М.—Л. 1929, стр. 78.
5
Достоевский заметил однажды, что «человек есть целое лишь в будущем, а вовсе не исчерпывается весь настоящим» («Литературное наследство», т. 83, стр. 628).
6
Здесь, на каторге, Достоевский столкнулся с мнимым отцеубийцей, жертвой «судебной ошибки», о чем рассказал в гл. VII второй части «Записок из Мертвого дома». Этот эпизод сыграл значительную роль в зарождении в 1874 г. и формировании замысла «Братьев Карамазовых».