Петр Первый

В истории со стрельцами Петр предстает перед нами неистово жестоким. Но таков был век. Новое пробивало себе дорогу так же свирепо и беспощадно, как цеплялось за жизнь отжившее старое. Стрельцы олицетворяли косную старину, тянули страну назад и поэтому были обречены.

После стрелецкого розыска Петр 23 октября отправляется в Воронеж. Царя туда влекли верфи, где в его двухлетнее отсутствие под руководством Федора Матвеевича Апраксина, переведенного из Архангельска в Воронеж, велись работы по сооружению военно-морских кораблей. Корабельному мастеру, каким считал себя царь, не терпелось посмотреть, как идут работы, что за это время сделано, как организовано оснащение и вооружение кораблей.

Взору царя, прибывшего в Воронеж 31 октября, представилась радостная картина. Тихий городок превратился в оживленный центр кораблестроения, где повсюду кипела работа и русская речь перемежалась речью разноплеменных мастеров, прибывших из-за границы.

Своими впечатлениями царь поспешил поделиться с Виниусом: «Мы, слава богу зело во изрядном состоянии нашли флот и магазины обрели». Спустя месяц Петр порадовал Виниуса еще одной новостью. «Мы здесь, — писал он, — зачали корабль, которой может носить 60 пушек от 12 до 6 фунтов». Петр лично руководил постройкой корабля и работал сам с инструментами в руках.

Первое впечатление оказалось, однако, обманчивым. Вскоре обнаружились теневые стороны в организации строительных работ. Согнанные в Воронеж крестьяне и мастеровые оказались в очень тяжелом положении: без крова в зимнюю стужу и осеннюю слякоть, со скудными запасами сухарей в котомках, они месяцами валили лес, пилили доски, расчищали дороги, углубляли фарватер реки, строили корабли. Треть, а то и половина людей, приверстанных к кораблестроению, не выносила столь тяжелых условий работы и спасалась бегством. Весть о тяжкой доле на верфях проникала в уезды, где шла мобилизация работников, и население, чтобы избежать этой повинности, укрывалось в лесах. Намеченные сроки спуска кораблей не выполнялись.

Обнаружились и технические трудности организации кораблестроения в таком масштабе. К делу приступили в спешке, не имея детально разработанного плана постройки судов и снабжения их необходимым снаряжением. На верфях ощущался недостаток опытных мастеров. «Истинно никого мне нет здесь помощника», — жаловался царь в одном из писем в декабре 1698 года. Корабли строились из непросушенного леса, зачастую вместо железных гвоздей употреблялись деревянные. Поэтому качество большинства построенных судов оказалось невысоким. Сам Петр, возглавлявший одну из экспертных комиссий по приемке кораблей, отметил в акте, что «сии корабли есть через меру высоки в палубах и бортах», следовательно, недостаточно устойчивы на воде. Другая комиссия, состоявшая из иностранцев, тоже обнаружила «неискусство» мастеров, руководивших сооружением кораблей, в результате чего «сии кумпанские корабли есть зело странною пропорциею ради своей долгости и против оной безмерной узости, которой пропорции ни в Англии, ниже в Голландии мы не видали». Главный же недостаток кораблей состоял в том, что они были сделаны «не зело доброю, паче же зело худою крепостью».

Построенные в Воронеже корабли тем не менее открывали славную историю военно-морского флота России. В Воронеже приобретали опыт первые русские кораблестроители, там же Апраксин стал впервые комплектовать экипажи не солдатами, а матросами.

К рождеству Петр возвратился в Москву. Здесь он участвует в развлечениях так называемого «всепьянейшего собора». Шумная компания в составе двухсот человек разъезжала на восьмидесяти санях по улицам столицы и останавливалась у домов знати и богатых купцов, чтобы славить. За это соборяне требовали угощения и вознаграждения.

Возникновение «сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора», или игры в «князя-папу», по времени совпадает с возникновением игры в «князя-кесаря», но точной даты появления этих колоритных «институтов» царствования Петра назвать невозможно, прежде всего потому, что начальный этап игр не зарегистрирован источниками. Одно можно сказать с уверенностью — они существовали в первой половине 1690-х годов.

Состав участников, как и правила игры в «князя-папу» и в «князя-кесаря», существенно отличались друг от друга. К игре в «князя-кесаря» были причастны ближайшие сотрудники царя, личности яркие и самобытные. Они составляли так называемую «компанию» царя.

Совсем по иному принципу комплектовался штат «всепьянейшего собора». Шансов быть зачисленными в его состав было тем больше, чем безобразнее выглядел принимаемый. Чести быть принятым во «всешутейший собор» удостаивались пьяницы и обжоры, шуты и дураки, составлявшие коллегию с иерархией чинов от патриарха до дьяконов включительно. Петр в этой иерархии занимал чин протодьякона и, как отметил современник, отправлял «должность на их собраниях с таким усердием, как будто это было совсем не в шутку».

Первым титул «князя-папы» носил Матвей Нарышкин, по отзыву Куракина, «муж глупый, старый и пьяный». Невыразительной личностью был и его преемник, учитель Петра Никита Зотов, в течение четверти века носивший титул «всегнутейшего отца Иоаникиты Пресбургского, Кокуйского и Всеяузского патриарха». Право на столь высокий пост Никита Зотов заслужил умением пить.

Резиденцией «собора» был Пресбург (укрепленное место близ села Преображенского), где его члены проводили время в беспробудном пьянстве. Но иногда эта пьяная компания выползала из своих келий и носилась по улицам Москвы в санях, запряженных свиньями, собаками, козами и медведями. С визгом и шумом соборяне в облачении, соответствовавшем чину каждого, подъезжали к дворам знатных москвичей, чтобы славить. Петр принимал в этих вылазках живейшее участие и оказывал «князю-папе» такие же внешние признаки почтения к сану, как и «князю-кесарю». Однажды он встал на запятки саней, в которых сидел Зотов, и, как лакей, проследовал таким образом по улице через всю Москву.

Уже современники пытались объяснить смысл странных забав царя. Одни связывали преднамеренное спаивание гостей со стремлением царя выведать у них то, что каждый из них не скажет в трезвом виде ни о себе, ни о других. У охмелевшего человека развязывался язык, чем, дескать, умело пользовался Петр, направляя беседу в угодное себе русло. Другие видели в вылазках «воспьянейшего собора» попытку Петра предостеречь от порока пьянства знатных лиц, в том числе губернаторов и сановников, среди которых этот порок был широко распространен. Возможность зачисления в «собор» и угроза стать посмешищем окружающих должна была якобы удерживать сановников и губернаторов от пристрастия к вину. Третьи усматривали в учреждении «всепьянейшего собора» и деятельности «соборян» попытку высмеять подлинного папу римского и его кардиналов.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.