Страница 23 из 24
– Гуляют! Они захвачены полицией!
– Революция, Коля, – спокойно сказал Павел. – Надо быть готовым к жертвам. Баррикады…
– Пусть сгорят все твои баррикады, если с головы моей сестры упадет хоть один волос! – закричал Николай и повернулся к Лихареву. – А ты чего молчишь? Ты же любишь Лизу! Или уже принес ее в жертву?
– Прекрати истерику! – неожиданным железным голосом сказал Илья. – Сестры сидят в Тверской части. Вечером я пойду туда с отрядом. Примешь участие в экспедиции?
– В ЭКСПЕДИЦИИ принимать участие не буду, а сестер спасать пойду! – Николай с отвращением оттолкнул протянутый ему кем-то браунинг.
Отряд Ильи собрался в темной подворотне наискосок от полицейского участка. Улица была пустынна и темна.
«Если бы мне самому освободить Лизу! – думал Илья. – Может, забудет она тогда «Англичанина»…» Он поднял уже руку, но…
Со скрежетом открылись ворота участка, и выехала длинная тюремная карета. Одновременно в глубине улицы возник дробный стук лихача.
С налетевшего, как привидение, лихача грянули выстрелы. Кучер и городовой упали на мостовую. Из пролетки выскочили двое. Один в какой-то немыслимой шубе, мехом вверх, швырнул бомбу во двор участка.
– Вперед! – скомандовал Илья, и дружинники с криками бросились в атаку.
– Поехали, «Англичанин», тут и без нас народу хватает! – крикнул «Личарда», и лихач унесся в темноту.
Илья сбил прикладом замок на карете и, побледнев, увидел в толпе арестованных Лизу и Таню.
Семеновцы выпрыгивали из вагонов и сразу начинали атаку по заранее разработанной диспозиции. Подошедшая артиллерия громила заводы Бромлея и Гужона, Прохоровскую мануфактуру.
КОМАНДИРУ ЛЕЙБ-ГВАРДИИ
СЕМЕНОВСКОГО ПОЛКА ПОЛКОВНИКУ МИНУ
Августейший главнокомандующий приказал не прекращать действия, пока все сопротивление не будет сметено окончательно, чтобы подавить в зародыше всякую вспышку…
– Есть! Упал! – радостно закричала Лиза, отрываясь от винтовки.
В живых на третьем этаже конторского здания фабрики Бергов осталось не более 15 человек. Они лежали на полу и вели непрерывный огонь из окон. Илья лежал справа от Лизы. Иногда он восторженными глазами взглядывал на девушку. Слева от нее лежал Павел. Таня ползала по полу, перевязывала раненых. Николай демонстративно сидел на стуле в углу и читал Шопенгауэра. Пули дырявили стены вокруг него.
…Мир не есть боевая арена, за победы и поражения на которой будут раздаваться награды в будущем мире; он сам есть страшный суд, куда всякий несет с собой, смотря по заслугам, позор или награду…
– Я уже одиннадцать мерзавцев ухлопала! – неистово закричала Лиза. – Они же трусы, трусы!
– Лиза! – Павел повернул к себе голову сестры. Глаза ее стремительно расширялись. – Что они делали с тобой в участке?
Лиза сразу же зарыдала.
– Ой, Павлуша… они хватали меня за грудь, за ноги, хохотали…
Илья в ужасе смотрел на любимую. Глаза Павла остекленели.
– Пушку выкатывают! – крикнул из своего угла Николай. – Видите? Пушку!
– Целься лучше! Залпом! – успел крикнуть Илья.
Страшный удар оглушил всех и разбросал по комнате. Когда рассеялся дым, в наружной стене зияла огромная пробоина.
– Лиза! – Таня бросилась к рваному краю пола.
Внизу на снегу лицом вниз лежала ее сестра.
«…Мы начали, мы кончаем… Кровь, насилие и смерть будут следовать по пятам нашим, но это ничего. Будущее за рабочим классом. Поколение за поколением во всех странах на опыте Пресни будут учиться упорству…» – из последнего приказа Штаба пресненских боевых дружин.
Николай и Павел быстро шли вдоль ночного Пречистенского бульвара, когда из Сивцева Вражка выскочил казачий патруль. Казаки мгновенно окружили братьев и, тесня конями, подогнал к стене.
– В чем дело, господа? – спросил Николай. – Мы идем в Зачатьевский монастырь за священником. Папе стало плохо и…
– Покажи-ка крест, иуда! – гаркнул казак.
Николай, к удивлению Павла, извлек нательный крест.
– Штаны надо с них снять! Крест любой жид может навесить!
– Посмейте только прикоснуться! Убью! – Павел выхватил пистолет.
Связанных одной веревкой братьев втолкнули в Манеж, который был полон войск. Слова команд гулко неслись под сводами зала.
Братьев мгновенно окружила толпа офицеров и нижних чинов, многие со следами ранений, видно прямо из боя.
– Арестованы с оружием, – доложил казак.
Какой-то кавалерист разрезал саблей веревку.
– Господа, оружие было у нас для самообороны, – проговорил Николай.
– Сволочи! – вдруг завопил кавалерист. – Сколько побили хороших солдат! Чего вам надо?
Толпа заревела, и Николай вдруг увидел, что в его тело вошел штык.
– Вы с ума сошли, господа! – он попытался закрыться рукой от летящей в лицо сабли и увидел, как обвис на штыках бесчувственный уже Павел. Потом на него надвинулось широкое рябое лицо с каменным подбородком и недоразвитым носом. Пришла полная темнота и полная тишина.
В темноте послышался тихий-тихий спокойный голос Павла.
– Коля, ты очнулся? Я весь изрублен, боли уже не чувствую… Обними меня…
Братья заплакали.
– Коля, пока не поздно, слушай… я погиб за революцию… я горжусь этим… если ты уцелеешь, помни – все мои деньги – партии… разыщи «Никитича»…
– Где я найду его?
– Помнишь инженера Красина? Он и «Никитич» – одно лицо…
– Не может быть!
– Это верно, как то, что мы с тобой родные братья.
Последовало молчание, после которого Павел забормотал бессвязные слова:
– Коля… страшная тайна… мы вам не турки… задницей на лицо… тяжелая вонючая каменная… прямо на лицо…
– Я видел его! Паша, я его знаю! – не своим голосом закричал Николай.
Широкое рябое лицо с каменным подбородком и недоразвитым носом надвинулось на него[5].
бей бей бей его ребяточки хватай длинноволосого а вон папаха белая топором его топором скубенты-суки всех передушим целуй портрет государя ноги мне целуй не поцелуешь землю жри господа смотрите платок красного цвета носовой говоришь вот и утри юшку утри утри давай-ка веревку брат чего смотришь ишь задрыгался а вон еще патлатый бежит ату его ату
На Прохоровской мануфактуре заседает военно-полевой суд… Преданы расстрелянию рабочие: Коршеновский 25 лет, Зернов 18 лет, Белоусов 20 лет… привет адмиралу Дубасову.
В предрассветных сумерках по Москве гнали колонну арестованных. В последней шеренге плечом к плечу шли «Англичанин Вася» и «Огурчик».
– Вполне возможно, Митька, нас вместе повесят как дезертиров, – сказал Горизонтов.
– Дай-то, Господи! – мечтательно прошептал Митя.
– Если колонна сейчас завернет на Сущевку, будем действовать, – Горизонтов кивнул через плечо на солдата.
– Придушим, Виктор Николаевич? – оживленно спросил Митя.
Горизонтов с изумлением посмотрел на него.
Колонна заворачивала на Сущевку. Горизонтов мощным хуком оглушил солдата. Митя подхватил винтовку, не забыв ударить упавшего штыком. Они побежали под арку ближнего дома.
…
Митя отчаянно метался на чердаке среди промерзших простыней, высунулся наконец в слуховое окно и увидел своего кумира, идущего по коньку соседней крыши. Снизу тявкали выстрелы, слышались свистки. Гигант вдруг схватился за живот и покатился куда-то в тартарары. На крыше появились городовые. Митя заревел белугой и, почти не целясь, убил троих.
5
М. б., эта сцена на совершенно темном экране?