Страница 1 из 9

О чем молчат француженки

Оливье Дебра

Дебра Оливье

«Полезно знать обычаи разных народов для того, чтобы понимать свой собственный, а также чтобы не воспринимать все, что у них принято не так, как у нас, смешным и противоречащим здравому смыслу».

Debra Ollivier

What French Women Know: About Love, Sex, and Other Matters of the Heart and Mind

Перевод Алексея Андреева

Художественное оформление Петра Петрова

Вступление

Первой француженкой, с которой я повстречалась в Америке, будучи еще девочкой, была загадочная соседка, поселившаяся рядом с нами в Лос-Анджелесе. Она была… словно не совсем нормальной. Даже в самую жаркую погоду она носила на шее платок. Она ходила в местный продуктовый магазин на высоченных каблуках и рассматривала товары так, словно собиралась делать трепанацию черепа каждому помидору, который кладет в свою корзину. У нее было двое бледных и вежливых детей, которые носили носки с открытыми сандалиями (что в солнечном Лос-Анджелесе считалось преступлением), и эта троица говорила между собой на непонятном языке, словно прилетела с другой планеты. Та женщина носила волосы, собрав их в пучок, и на фоне длинноволосых обитательниц Южной Калифорнии выглядела театрально и немного угрожающе. Она была существом из другой галактики. Казалось, что даже ее машина сделана не в нашей солнечной системе (как выяснилось, она ездила на кабриолете Citroen DS). Однажды я набралась храбрости, подошла к ней в супермаркете, где она придирчиво изучала молекулярное строение дыни-«колхозницы», и спросила, откуда она. Женщина осмотрела меня с ног до головы и с гордостью ответила: «Мы из Франции».

Ах, вот как. Теперь все встало на свои места. Все, о чем я пишу, происходило задолго до появления скетчей «Яйцеголовые»[1], поэтому расслабленные калифорнийцы еще не были готовы к появлению в их среде иноземных существ. Эта женщина была роскошной, немного пугающей и абсолютно не такой, как все остальные.

Я окрестила ее «мадам Франция». Она жила поблизости от нас, и между нашими семьями завязались в некотором роде дружеские соседские отношения. Моя мама решила поприветствовать вновь прибывшую в наш район незнакомку и угостила ее домашним печеньем с шоколадной крошкой. «Мадам Франция» не осталась в долгу и пригласила к себе домой, «проставившись» бутылкой арманьяка. Все мы ломали голову над вопросом, есть ли у нее муж. Если есть, то где он? Может, она вдова? Или в разводе? Никто не знал, все боялись спросить, отчего личность и прошлое «мадам Франции» становилась еще более загадочными. Я завязала знакомство и начала играть с ее детьми, которые оказались в одинаковой мере капризными и дружелюбными. Помню, что она была первой француженкой, которой я произнесла мою первую фразу на французском языке. Я сказала ей, что собираюсь есть: «Je vais manger mon diner»[2], на что та покачала головой и ответила: «Нет, дорогая. Это животные едят. А люди обедают». Сказано это было с таким бесповоротно французским убеждением и силой, что я почувствовала, словно меня ударили по голове чем-то тяжелым.

В то еще невинное подростковое время я уже догадывалась, что Франция – это земной рай тонких чувств, плотских наслаждений и высокой культуры. Американская танцовщица и певица Джозефин Бейкер (Josephine Baker), одетая в юбку из банановых листьев и нитку жемчуга, стала там звездой в годы между двумя великими войнами прошлого века. Генри Миллер писал в своей парижской «лаборатории черных кружев» скабрезные романы, которые незамедлительно запрещали к издательству в его родной Америке. Франция всегда привлекала людей своим свободомыслием, интеллектуальностью, сексом без обязательств, высокой культурой и известными на весь мир кулинарными блюдами (не обязательно в том порядке, в котором я перечислила). И среди всех соблазнов этой страны самыми притягательными и желанными были, конечно, сами француженки.

Вот уже много столетий француженки славятся своей привлекательностью с сильным оттенком вульгарности и непристойности. Француженку считают кокеткой, роковой женщиной, соблазнительницей, секс-игрушкой, женщиной-вампиром, сукой и Снежной Королевой одновременно. Она рафинирована до кончиков ногтей, строго следует этикету, и она одновременно модница и отвергающий предрассудки бунтарь.

С тех времен, как французы подарили нам Статую Свободы, представители этой нации оказывали довольно неоднозначное влияние на американскую культуру, их считали совершенно отличными от всех остальных людей. Любопытно, что в поп-культуре «мальчиш-плохиш» зачастую говорит с французским акцентом. Любовница в канонах нашего культурного стереотипа, без всякого сомнения, должна быть француженкой. Стерва и подонок обычно оказываются французами (ну и раз на то пошло, это касается также повара, вора, его жены и его любовницы). В представлении среднестатистического американца женщина с пугающе длинными ногами от ушей просто обязана быть француженкой, но и дьявол чаще всего изъясняется с сильным французским акцентом.

Понятное дело, что мы воспринимаем француженку, как существо слегка порочное. Ее страсть для нас как провокация. Мы любим и одновременно ненавидим ее только потому, что она – наша полная противоположность, и потому, что ее миропонимание противоречит нашим культурным традициям и нормам морали в вопросах любви и секса. Ну и, кроме прочего, мы совершенно уверены, что ей есть, что скрывать. Она будто с рождения была окружена атмосферой чувственности, в то время как все мы выросли под присмотром бойскутов-пионервожатых с их командой: «Руки поверх одеяла!» Судя по всему, француженка знает гораздо больше, чем мы, о том, как давать и получать удовольствие, чаще занимается сексом без обязательств и вообще ест гораздо больше сладостей и пирожных, чем мы можем себе позволить.

Как и многие другие американцы, я впервые попала во Францию бэкпэкером[3]. Несколько лет спустя я вернулась, начала обучение в Сорбонне, поселилась в меблированной кладовке старой, роскошной, но мрачноватой квартиры в XVI arrondissement[4], которую делила с соседкой по комнате по имени Сола́нж.

Соланж родилась в Эльзасе. Кожа ее была бледной, а волосы соломенного цвета. Несмотря на ангельский вид и предполагаемый сказочный подтекст характера, она была жестка, как сталь, и экономна, как хуторские крестьяне Северной Европы, от которых и происходила. Так я объясняла себе ее бережливость и умеренность.

Она ела сыр и оставляла корки, которые сушила, после чего растирала себе в суп. Точно так же она обходилась с высохшими остатками длинных батонов багета.

Она была сдержанна, во время разговора практически не жестикулировала, и у нее было всего три платья, что объясняло почти полное отсутствие вариаций в ее облике. В общем, хотя Соланж и была стопроцентной француженкой и обладала определенным шармом и сексапилом, я поняла, что, если все француженки такие же, как она, мне явно стоит пересмотреть свое представление о представительницах женского пола Пятой республики. К тому времени я поняла, что общеизвестное выражение je ne sais quoi[5], которое англосаксы[6] связывают с француженками, вероятно, скрыто где-то в их глубине и совсем не так очевидно, как принято считать.

Англ. Coneheads – серия скетчей об инопланетянах, показанных в начале 1990-х гг. в лучшей американской юмористической ТВ-передаче Saturday Night Live (SNL). Позже был снят полнометражный фильм в духе этих скетчей. – Прим. перев.

Буквально: «Я собираюсь съесть мой обед» – фраза построена грубовато, т. е. в типично американском стиле. – Прим. ред.

Англ. back-packer – малобюджетный турист с рюкзаком. – Прим. перев.

Франц. – городской район. – Прим. перев.

Франц. буквально переводится «я не знаю что» и означает, что человек хочет выразить нечто трудно выразимое словами. – Прим. ред.

Да, я понимаю, что норманны покорили англосаксов много столетий назад и с тех пор многое изменилось. Я использую термин «англосаксы» или приставку «англо» как обозначение культурной среды США и стран, исторически входивших в британскую сферу влияния, и для обозначения англофилов. Каюсь перед всеми поборниками лингвистического пуризма, виновата. – Прим. автора.