Арденны

— Да, да, Алик, — ответила она рассеянно. — Ты не знаешь, кто эти офицеры? Из какой они части?

— Где?

— Вон, за тем столом.

— А… Это одна из наших зондеркоманд. Они здесь работают с партизанами. Ее командир, штурмбаннфюрер Хергет, сидит во главе стола, мы общались сегодня утром. А что? Тебе приглянулся кто-то из этих молодых людей? — Алик лукаво посмотрел на нее.

— Да нет же, — Маренн опустила глаза.

— Я так и понял. Их командир — красавец, прямо скажем.

— Ну что ты говоришь, Алик! — Маренн рассердилась.

— То, что есть. Ты совсем не ешь.

— Извини, Алик, — она встала. — У меня очень болит голова. Я, пожалуй, пройдусь.

— Хорошо, — Алик пожал плечами. — Если что, я буду здесь.

— Договорились.

Маренн прошла мимо столика, за которым сидел Хергет. Ханс курил сигарету, он разговаривал с оберштурмфюрером, который сидел рядом с ним. Она вышла в холл. И, подойдя к распахнутому окну, закурила сигарету. Ей казалось, в тишине еще теплой осенней ночи она снова услышала лай собак, удары лопатой по замерзшей земле, крик Штефана: «Мама!» Он успел крикнуть прежде чем комья земли обрушились на его голову, скрывая в яме, выкопанной посреди лагерного плаца, на глазах шеренги заключенных. И холодное, бесчувственное лицо коменданта. Перед тем, как потерять сознание, она успела увидеть, как он спускается со смотровой вышки. Короткая команда — и все остановилось. Крик прекратился. Она подумала, Штефан умер. Но нет, он был жив. Потом ее отправили в тюрьму — там били. Ни в чем не обвиняли, просто били, за непослушание. Она слышала шаги кованых сапог по коридору тюрьмы. Она знала их наизусть, шаги охранников, которые выводили узников на казнь. И ее казнят — она ждала этого. Она была уверена. Осталось девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, всего два шага. Вот. Заскрежетал замок, дверь открылась. В рассветном полумраке, в проеме двери она увидела высокую фигуру в плаще. Нет, не приземистый унтершарфюрер, не толстый вальяжный начальник тюрьмы — высокий, статный Ханс Хергет стоял на пороге. Он появился, чтобы отвести смерть.

Ей едва хватило сил, чтобы удержаться на ногах, она едва узнала его. Он вошел в камеру. За ним подобострастно шаркая ногами, семенил потерявший всякую спесь начальник тюрьмы. Она ждала, что вот-вот появится Ваген. Но Вагена не было. Она опустилась на нары, потом, теряя сознание, упала на пол. По приказу Хергета охранник помог ей подняться. Ее провели по коридору, потом — во двор. В какое-то мгновение мелькнула мысль, что казнь все-таки состоится. Ее отведут к стене, и все будет кончено — за непослушание. Но провели мимо. Ханс Хергет шел за ней. Она слышала его уверенные шаги, слышала властный голос, которым он отдавал приказания. Ее вывели за ворота, подвели к машине. Охранник распахнул дверцу.

— Садитесь, — сказал он.

Она села. Ханс Хергет сел за руль. Машина тронулась с места, и… все осталось в прошлом. Они были вдвоем. Только вдвоем. Хергет молчал. Но она видела — в зеркало заднего вида он улыбался ей одними глазами. Уткнувшись лицом в спинку переднего сиденья, Маренн не могла сдержать слез. Она плакала. Машина затормозила. Повернувшись, Ханс Хергет провел рукой, затянутой в черную перчатку, по ее спутанным волосам. Потом вышел из машины и открыл перед ней дверцу.

— Иди, — сказал он.

Она подняла заплаканное лицо. Она не поняла, о чем он говорит. Идти? Куда? Кругом — ни души, поля, леса, все тонет в серой рассветной дымке.

— Иди, — повторил он. — Ты свободна. Я отпускаю тебя.

Ей показалось, от всего пережитого она бредит. От неожиданности она на мгновение онемела. Свободна? Как свободна? После всего, что она пережила, это казалось невероятным. Как она может быть свободна? Это невозможно.

— Выходи скорей, — он торопил ее. — Пойдешь через перелесок, там Битбург. Это небольшой, тихий городок. На самой окраине, на улице Золленштрассе, 5, тебя ждут. Это хорошо знакомые мне люди. Они согласились помочь. Они дадут тебе одежду и новые документы. Я все подготовил.

— Но дети? — она не верила собственным ушам. — А как же Штефан и Джилл?

— На поезде доберешься до Мюнхена. Там остановишься в гостинице «Людвиг». Я постараюсь, чтобы к твоему приезду они оба были уже там. Из Мюнхена отправитесь в Париж. И как можно скорее. Я потяну время, но рано или поздно гестапо все равно начнет тебя искать. Они искать умеют, это общеизвестно, так что к этому моменту вы должны быть уже далеко. Это все, Ким, что я могу для тебя сделать. Иди, другого случая не будет.

Откуда только взялась эта радость? То, что казалось несбыточным, свобода, Париж, все предлагалось ей сейчас. Но какой ценой? Кто должен заплатить за ее освобождение и чем? Она внимательно посмотрела на Ханса. Лицо его было бесстрастным. Как и обычно, оно не выражало никаких чувств. Темно-голубые глаза холодны и спокойны. Как будто он не предлагал ей ничего особенного. Он ждал.

— А как же ты? — спросила она вдруг. — Ведь если они начнут искать, они выяснят, кто устроил мне побег. Тебя накажут. Если не хуже…

— Меня накажут, — уголки губ дрогнули, он едва заметно улыбнулся. — Разжалуют, это точно. Но это уже мое дело. Иди.

— Нет, — она ответила резко, опустив голову. — Нет.

— Что? — он переспросил удивленно, слегка приподняв бровь.

— Я никуда не пойду, Ханс. Я не хочу, чтобы тебя наказали.

Она заметила, что, несмотря на все умение владеть чувствами, он смутился и отвел взгляд, чтобы не выдать выражение глаз. Потом, опустив козырек фуражки ниже, спросил строго:

— Ты остаешься? Решай скорей. Мы больше не можем стоять здесь, — он кивнул на дорогу.

Она оглянулась — из-за поворота показался военный транспорт.

— Да, остаюсь, — сказала она решительно и, усевшись на сиденье, захлопнула дверцу автомобиля. Он обошел машину и сел за руль. Транспорт приближался. В зеркало она увидела, что он смотрит на нее, и не узнала его взгляд. Теплый синий свет струился, отраженный зеркальной поверхностью, обволакивая и согревая. Он повернулся и, перегнувшись через спинку кресла, поцеловал ее поблекшие губы, на которых запеклась кровь. Транспорт поравнялся с ними. Притормозив, проезжавший офицер спросил:

— Нужна помощь, господин гауптштурмфюрер?

— Нет, благодарю, — Хергет махнул рукой. — Все в порядке. Поезжайте.

Вскоре он уехал по новому назначению. Без предупреждения, ночью. А утром к шеренге заключенных вышел новый комендант, гауптштурмфюрер СС Габель.

Сзади послышались шаги. Маренн обернулась. В сопровождении своих офицеров штурмбаннфюрер СС Хергет направлялся к гардеробу. Сколько же времени прошло? Сигарета давно потухла. Бросив ее в урну, Маренн подошла к штурмбаннфюреру. Он не обратил на нее внимания. Тогда она назвала его по имени:

— Ханс!

Харгет обернулся. Все тот же резкий, холодный взгляд.

— Вы не узнаете меня, Ханс?

Она подошла ближе. Холодное недоумение сменилось удивлением, в глазах мелькнула радость.

— Ким? — он окинул взглядом ее форму. — Я вижу, вы сделали карьеру, фрау Ким. Вам идет.

Потом, оглянувшись на офицеров, приказал:

— Отправляйтесь в расположение, господа. Я буду позже. Ты здесь одна? — спросил, когда офицеры ушли.

— Нет, но я предупрежу. Подожди.

Она почти вбежала в зал. Потягивая прохладное белое вино, Алик все еще сидел за столиком. Она подошла.

— Ну, наконец-то. Где ты была? — спросил он.

— Алик, дело в том, — она запнулась. — Я должна сейчас оставить тебя. Ты понимаешь, Ханс Хергет, он бывший комендант лагеря, где я находилась.

— Не понимаю, — Алик пожал плечами. — Насколько я помню, ваш комендант Габель довольно скучная личность, старый и толстый.

— Хергет был всего несколько месяцев, до Габеля.

— Что ж, ясно.

— Он много сделал для меня. Он спас меня.

— Похоже, он не зря старался. Ладно, договорились. Я никому ничего не скажу, ты понимаешь, — Алик заговорщицки посмотрел на нее. — Но при одном условии. Вон там, видишь, сидит красивая полячка. Она давно уже мне подмигивает. Так что сделай милость — тоже никому не говори. По рукам?