Страница 1 из 21
A
Российско-кавказская драма – одна из самых ярких и горьких в нашей истории. Тяжелая война, истоки которой уходят во времена Персидского похода Петра I (1722 год), длившаяся шестьдесят лет в XIX веке и мощной подземной рекой вышедшая на поверхность в конце века XX, во многом определила судьбу России. Активный участник и историк завоевания Кавказа генерал Ростислав Фадеев писал в 1860 году: «Наше общество в массе не сознавало даже цели, для которой государство так настойчиво, с такими пожертвованиями добивалось покорения гор». Вряд ли ситуация принципиально изменилась и сегодня. О явных и подспудных причинах самой длительной в русской истории войны, не окончившейся и по сию пору, о парадоксальных взаимоотношениях «русских кавказцев», людей особой породы, и кавказских горцев, тоже по своему уникальных людей, порожденных этой войной и вовлеченных в общую трагедию, рассказывает эта книга. Мифологическая Атлантида исчезла бесследно. Резкие контуры Кавказской Атлантиды – загадочного материка Кавказской цивилизации и Кавказской войны – еще просматриваются нами. Нужно лишь напрячь интеллектуальное зрение, и мы многое увидим и осознаем.
Яков Гордин
Дороги, которые мы выбираем
Что увлекло Россию на Кавказ? Заметки об идеологии кавказской войны
Пролог Кавказской войны
Цицианов
Ермолов
Кавказ и царь Петербургская утопия
Год 1843 – цена сомнений
От «стада нищих дикарей» к «гарнизону осажденной крепости»
Кавказ: земля и кровь
Реформатор и Кавказ
Черкесия – «Кавказская Атлантида»
Приложение. М. Я. Ольшевский [197] Военные действия на Западном Кавказе с 1861 по 1863 год
«Страшно и грустно выразить мысль об утрате Кавказа»
Яков Гордин
Кавказская Атлантида. 300 лет войны
Дороги, которые мы выбираем
Россия вступила в двадцать первый век и третье тысячелетие, унося с собой опасно тлеющую Кавказскую проблему – трагический конфликт с трехсотлетней историей, считая от похода Петра I на Каспий в 1722 году.
Западный мир вступает в двадцать первый век и третье тысячелетие, влача за собой более чем тысячелетнюю историю противоборства с агрессивным исламом. Причем со второй половины прошлого столетия мы имеем дело с исламским реваншем, и никакая политкорректность не должна нам мешать трезво сознавать это.
С тех пор, как в середине VII века недавно обратившиеся в ислам, исполненные молодой энергии арабы начали наступление на форпост западного мира – Византию, этот натиск не ослабевал до XVIII века.
В начале VIII века арабы завоевали Испанию и двинулись на Францию – под угрозой оказалась вся христианская Европа. И когда в 732 году Карл Мартел при Пуатье остановил завоевателей, то это была лишь передышка.
Яростная попытка контрнаступления – два века крестовых походов – успеха не принесла. Боевую эстафету приняли турки-османы, разгромившие Византию, захватившие Балканы, в конце XVII века доходившие до Вены, которую спас польский король Ян Собесский…
За прошедшее тысячелетие исламский мир сделал колоссальные успехи во всех областях культуры, в средние века значительно опережая Европу. В этом мире шла бурная духовная жизнь. Турецкая и Персидская империи охватили гигантские пространства, контролировали важнейшие морские пути. (Оставим в стороне державу Тимура и Золотую Орду).
С XVIII века началось обратное движение. Австрия, Венеция, Польша далеко раздвинули свои границы за счет Турции. Россия раз за разом громила турецкие армии. Попытка султана Махмуда II, расстрелявшего в 1826 году из пушек янычарские полки – оплот фундаментализма, – начать европеизацию успеха не принесла. Турция под напором России и внутренних неустройств стремительно превращалась из сверхдержавы в третьестепенное государство. С Персией это произошло еще раньше. И та, и другая великие некогда исламские державы стали пешками в общеевропейской игре, в частности – в сложных интригах Англии и Франции против России, стремившейся утвердиться в Азии.
В первой четверти XIX века из всех европейских пограничий ислам был подкреплен мощным боевым духом только на Кавказе. Не в последнюю очередь потому, что там ислам был сравнительно молод, а в Чечне очень молод. Среднеазиатские ханства, дряхлые деспотические образования, в военном отношении не шли ни в какое сравнение с вольными горскими обществами Кавказа.
Но роковое соревнование Европы и исламского мира было соревнованием отнюдь не только военно-техническим. Это было и соревнованием духовных энергий. И в новое время Европа стала побеждать прежде всего именно в этом соревновании.
«Дряхлый Восток» – скажет Лермонтов в программном стихотворении «Спор». А Ростислав Фадеев, один из идеологов завоевания Кавказа, напишет в 1860 году:
«Мусульманство прокатилось по земле огненным потоком и теперь еще производит страшные пожары в местах, куда оно проникает вовне, чему примером служит Кавказ. <…> Для России Кавказский перешеек вместе и мост, переброшенный с русского берега в сердце азиатского материка, и стена, которою заставлена Средняя Азия от враждебного влияния, и передовое укрепление, защищающее оба моря: Черное и Каспийское. Занятие этого края было первой государственной необходимостью. Но пока русское племя доросло до подошвы Кавказа, все изменилось в горах. Выбитый из европейской России, исламизм работал неутомимо три века, чтобы укрепить за собой естественную ограду Азии и мусульманского мира – Кавказский хребет, – и достиг цели. <…> Вместо прежних христианских племен мы встретили в горах самое неистовое воплощение мусульманского фанатизма. Шестьдесят лет длился штурм этой гигантской крепости: вся энергия старинного мусульманства, давно покинувшая расслабленный азиатский мир, сосредоточилась на его пределе, в Кавказских горах. Борьба была неистовая, пожертвования страшные».
Генерал Фадеев как исторический и политический мыслитель – фигура далеко не безусловная. Его ретроспективный взгляд целиком определен конкретными имперскими задачами текущего момента. Но в данном случае его наблюдения во многом соответствуют реальности. В XIX веке непреклонное сопротивление кавказских горцев в смысле историософском (было, разумеется, и еще множество других аспектов) явилось арьергардным боем ислама.
Ислам отступал. Постепенно Англия и Франция колонизировали страны, которые были наследницами великих арабских халифатов и Блистательной Порты, они вместе с Россией распоряжались с унизительным высокомерием судьбами Турции и Ирана. Унижение – вот, пожалуй, ключевое слово. Унижение и мощная историческая память о былом величии – опасная смесь. В любой общности находятся радикальные группы, которые преобразуют эту смесь в политическое действие.
Когда я говорю об исламском реванше, я имею в виду именно эти группы, в которых – как некогда в кавказских горцах – сосредоточилась энергия униженного и оскорбленного исламского мира. Иногда эта иррациональная, с прагматической точки зрения, энергия охватывает весьма значительные массы людей. Мы наблюдали это в хомейнистском Иране. Когда униженная общность не может отстоять свое историческое достоинство средствами современными, то в ход идет идеализированное прошлое. И тогда происходящее, кажущееся абсурдным для одной стороны, оказывается фундаментально мотивированным для другой. Радикал-исламист живет вовсе не в том психологическом пространстве, что средний европеец, и любые патерналистические поползновения только усугубляют ощущение исторической обиды.
Исторический процесс – целен. Можно в параллель физическому закону сохранения энергии вывести исторический закон сохранения энергии.
Потомки сталкиваются с тяжкими последствиями событий, которые стимулировали их отдаленные предки. Такова расовая проблема в США. Такова проблема исламского радикализма. Такова проблема Кавказа для России.