Страница 2 из 16
Моя жена сидит у входа в монастырь и караулит автомат одного из приятелей, который сейчас «делает милуим» – проходит военные сборы, – на территорию монастыря вход с оружием запрещен. Вот бы так в каждую страну и во всем мире!
Мне чудится, будто я участвую в какой-то странной истории, где переплетены невысказанные мысли и дремлющие чувства, где все спрятано – очарование этой земли, ее цветы, краски, звуки, душистые ветры, просторы морей, муки любви и детский лепет…
Наконец все собрались. Говорим о возвышенном: о Боге, о роке. Только что газеты сообщили: в одной из синагог убит некто Аксельрод, правнук Льва Троцкого.
Убит!
Правнук!
И почти так же зверски, как прадед…
Покойник, говорят, постоянно донимал нового репатрианта, зачем он, новый репатриант, скрыл, что его жена – «гойка». А тот выманил его из синагоги и ударил ножом в спину. А потом еще много, много раз, но уже в лицо…
Но что здесь характер, что рок, а что судьба? И что значит: жена – «гойка»? Рав Кук, первый раввин Палестины, сказал, что каждый еврей должен любить, во-первых, все живое, во-вторых, все человечество, и в третьих – Израиль…
Говорим наперебой. В нашей компании много красивых женщин. Но монахи проходят мимо них, не глядя, точно мимо фонарных столбов…
Монахи. Ортодоксы. Хасиды.
Помню автобус, медленно ползущий вверх по горной иерусалимской дороге.
Вечер.
Исход субботы.
Вдруг послышалась сирена, возвещавшая наступление Дня памяти павших воинов ЦАХАЛа – армии обороны Израиля. Автобус резко затормозил. Пассажиры встали. За окном было темно и пустынно. На тротуаре показались два молодых человека в черном. Они шли быстро, не обращая внимания на минуту молчания.
Я вышел из автобуса. Догнал их. Один из молодых людей обратился ко мне на хорошем русском:
– Господин заблудился? Вам помочь?
– Нет, благодарю… Но откуда у вас русский?
– Вижницкие хасиды, слыхали? Мой дед из Вижницы…
Господи боже мой… Вижница! Там, в Карпатах, я исходил каждый уголок. В молодости какое-то время мне даже довелось жить и работать в Вижнице. Правда, о хасидах я тогда знал не больше, чем об инопланетянах. Но запомнились надгробные плиты на еврейском кладбище, раскрытые ладони, виноградная лоза…
– Сегодня День независимости… А вы, кажется, не признаете минуту молчания?
– У евреев есть кадиш – поминальная молитва…
– И флаг израильский не вывешиваете?
– Но ежедневно покрываемся им во время молитвы…
Молодые люди спокойны, сдержанны. Улыбаются, смотрят доброжелательно. Но явно жалеют меня. Отцы – основатели государства Израиль были убежденными атеистами. Выходцы из Северной Африки, да и другие, прибывшие в молодое государство Израиль, здорово от них натерпелись. Но всю государственную символику – герб, флаг – позаимствовали у еврейской религии. В улыбке хасидов я чувствую ту давнюю боль…
А осенью, опять же на исходе субботы, в центре Иерусалима, в промокших белых рубашках, сползающих с голов шляпах, с детьми на плечах, все те же хасиды танцевали.
– Отчего они радуются? – спрашивали прохожие, – когда, глядя на жизнь, хочется умереть? Почему они танцуют, когда надо плакать? Ясновидцы или калики перехожие, видящие беду?
Странно танцуют хасиды. Обреченно, отрешенно, истово. Замкнувшись в своем пространстве, согласно времени и Закону…
Их было человек двадцать. Нас, зрителей, человек двести. Все «русские». Нас звали в круг. Угощали вином – мы не пили. Их и израильтяне обходили стороной, что говорить о нас?
У хасидов с этой землей свои отношения.
У нас свои.
У кого-то еще третьи…
И снова мне почудилось, что они не обиделись на нас. Только пожалели. А может быть, хотели объяснить «русским», что такое евреи? Когда я разговариваю с саброй – уроженцем Израиля, у меня точь-в-точь такое же чувство: давайте я вам объясню, что такое евреи.
В кинофильме «Комиссар» еврей, глава большого семейства, глядя на плачущих детей, перед расстрелом тихо запел. Но мелодию все равно заглушал плач.
И тогда он поднял всех, кто мог стоять, и повел танцевать. Странно они танцевали, отрешенно, обреченно, истово…
Кто ты, еврей?
Где ты, еврей?
В какой библейской пустыне затерялось твое «Я»?
В каком измерении? Может быть, во всех сразу? Что бы там ни писали, каких легенд ни сочинили, Иисус Христос проповедовал еврейскую религию. А где отошел от нее, там, по еврейским понятиям, и споткнулся. Апостол Павел стал создателем христианской церкви, в сущности, по тем же причинам, по которым и Троцкий стал большевиком: «Никакой я не еврей!»
Еврей – антиеврей.
Троцкий держал на поводке огромную овчарку, которая тянула его вперед, обнажая клыки. Куда сильнее впились в историю клыки самого Троцкого. История внука – только обратная сторона медали.
В минуту острого интереса к иудаизму Генрих Гейне крестился, чтобы уже прикованным к постели в комнатушке на Монмартре обнаружить в Священном Писании не просто литературный текст и изящный стиль, а присутствие великого и безмолвного собеседника – Бога своего детства: «Перехожу к признаниям. Что толку терзать себя. Да, я признаюсь, что вернулся к Богу, как блудный сын… Может, меня несчастье заставило. А может, причина и серьезнее. Как бы там ни было, меня одолевает тоска по Небу».
Победит ли сила нашего духа материю? Сможем ли мы все, «русские» евреи, доиграть до конца на двух клавиатурах?
…Мы сидели у подножия монастыря, и кажется, говорить уже было не о чем. Солнце клонилось к закату. И вдруг один из нас рассказал притчу:
– Кто-то из хасидов рабби Зеева жаловался на неких людей, которые играли по ночам в карты. «Прекрасно, – сказал праведник. – Как и все люди, они желают послужить Господу, да не знают как. И вот они учатся бодрствовать по ночам и быть постоянными в деле. Когда усовершенствуются в этом, им придется лишь покаяться, и как велики будут они тогда в служении Господу!»
И я подумал: «А что, если все мы, безумные евреи, дети этого страшного века, все еще играем в карты?»
И обрадовался.
И возгордился: значит, что-то есть еще впереди.
2
– Ребе, я так и не поняла: надо ли переходить при встрече с черной кошкой на другую сторону улицы или достаточно трижды плюнуть через левое плечо?
Это мой народ.
Всякий раз эти двое встречаются на улице, и начинается соревнование:
– Чтоб твои мозги превратились в воду, так чтоб летом они кипели, а зимой замерзли!
– Чтоб ты была благословенна, как шабатные свечи: сверху горела, а снизу таяла! Чтоб твои дочери были знамениты настолько, чтоб в любом полицейском околотке их знали в лицо!
– Чтоб ты заслужил место у восточной стены – в камере на вашей Лубянке! Чтоб у тебя были ноги, крепкие, как дерево… И чтоб ты их мог взять под мышку… Чтоб тебе поставили памятник. Но на другой день чтобы произошла революция…
– Все, все, женщина, ты выиграла…
Но женщина не останавливается:
– Чтоб ты имел прехорошенькую жену – и ни малюсенькой штуки! Уф… Как поживаете, ребе?..
Это мой народ.
Сварливая мачеха Шолом-Алейхема, по его словам, источала проклятия и ругательства ежеминутно. Великий писатель расположил их в алфавитном порядке, издал в виде брошюры, и она не только принесла ему первый гонорар (розданный друзьям), но и стала своеобразным пособием, которое многим людям помогло пройти жизнь без автомата «Узи» и автомата Калашникова.
Года через два после репатриации я снова посетил родные места, став участником фестиваля израильской культуры на Украине и в Молдавии. Я ходил по Крещатику в Киеве, Дерибасовской в Одессе, Сумской в Харькове, Кобылянской в Черновцах, бывшей Ленина в Кишиневе… Я смотрел на людей, старых товарищей, просто знакомых… Мне казалось: я приехал в третьеразрядные бедные страны. И люди бедные, жалко улыбаясь, твердили заученное с детства: «Бедность – не порок». И это было единственное положительное, что они могли сказать про бедность… Господи, как я страдал за них! И все это сделала перестройка?