Страница 41 из 41
В это время зазвонил телефон. Рози сняла трубку.
— Ах, мистер Вануцци, как это мило, что вы позвонили! О, живу хорошо. Ну, живу и хорошею, если вам так больше нравится. В моем возрасте радуешься любому комплименту.
Она увлеклась разговором, который, как я заключил по ее тону, не был лишен любезничанья и даже кокетства. Я не вслушивался, и поскольку диалог грозил затянуться, то стал размышлять о жизни писателя. Она полна испытаний. Сначала нужно снести бедность и всеобщее равнодушие; потом, достигнув некоторого успеха, приходится благосклонно подчиняться всем его превратностям. Писатель зависит от пустяшной публики. Он во власти журналистов, желающих взять интервью, и репортеров, желающих его сфотографировать; издателей, вымогающих у него рукописи, и инспекторов, вымогающих подоходный налог; знатных лиц, приглашающих его на ленч, и секретарей разных организаций, приглашающих выступить; женщин, желающих выйти за него замуж, и женщин, желающих с ним развестись; юнцов, просящих его автограф, актеров, просящих роль, и незнакомцев, просящих денег взаймы; плаксивых особ, спрашивающих совета по своим матримониальным делам, и серьезных молодых людей, спрашивающих совета по своим сочинениям; агентов, редакторов, администраторов, зануд, поклонников, критиков и собственной совести. Но есть у него и компенсация за все это. Что бы ни заботило его душу: тревожные раздумья, скорбь по умершему другу, безответная любовь, уязвленная гордость, обида на вероломство того, с кем был добр, короче — любая эмоция или любая неотвязная мысль, стоит только изложить ее черным по белому, сделав темой рассказа или материалом очерка, чтобы начисто от нее освободиться. Он единственный свободный человек.
Рози повесила трубку и обратилась ко мне:
— Это один из моих кавалеров. Сегодня я собираюсь на бридж, так он позвонил и предложил подвезти меня на своей машине. Он, конечно, итальяшка, но вполне мил. Держал большой бакалейный магазин в центре Нью-Йорка, но теперь отошел от дел.
— А вы, Рози, не подумывали еще раз выйти замуж?
— Нет, — улыбнулась она. — Не то чтоб не было случая. Да я и без этого вполне счастлива. И смотрю так: выходить за старика неохота, а выйти в моем возрасте за молодого глупо. Я свое пожила, есть о чем вспомнить.
— Что вас заставило убежать с Джорджем Кемпом?
— Ну, он мне всегда нравился. Я ведь знала его много раньше, чем Теда. Конечно, я никогда и не надеялась выйти за него. Во-первых, он уже был женат, а во-вторых, ему следовало помнить о своем положении. А тут, когда он пришел и сказал мне, что все пошло прахом, он прогорел и со дня на день его арестуют, и он собрался в Америку, так не поеду ли я с ним, что мне было делать? Не могла же я отпустить его одного в такую даль с пустым, видно, карманом, а он всегда был из себя важный и жил в собственном доме и свой выезд имел. Я-то работы не боялась.
— Порой мне кажется, к нему единственному вас действительно влекло.
— Похоже на то.
— Любопытно, чем он вас прельстил?
Взгляд Рози устремился к фотографии на стене. Непонятно почему, от моего внимания ускользнула эта увеличенная фотография Лорда Джорджа, вставленная в резную позолоченную раму. Должно быть, снимался он вскоре по приезде в Америку, вероятно, в день их свадьбы. Портрет в рост изобразил его в длинном сюртуке, застегнутом на все пуговицы, высоком цилиндре набекрень; в петлице большая роза, в одной руке трость с серебряным набалдашником, а от толстой сигары в другой, правой руке вьется дымок. Густые усы с нафабренными кончиками, в глазах огонек, весь вид вызывающе щегольской. На галстуке подковка с брильянтами. Ну прямо трактирщик, разодетый для поездки на дерби.
— Он, я вам скажу, — промолвила Рози, — всегда был из джентльменов джентльмен.