Ничего личного

— Там наши женщины, — вздохнул Серега. -Общаются. Как думаешь: они нам помешают?

— Общаться? Думаю, да. А мы их попросим с детьми прогуляться.

— Ага! — с энтузиазмом сказал Серега. — Пусть роют снежные пещеры!

— Им полезно, — согласился Алексей и распахнул дверь с криком: — Девочки! На улице чудесная погода! Прошу вас оценить, как идут спасательные работы! Вблизи уже должен быть слышен шум моторов!

— Выпроваживаете? — усмехнулась Саша. -Думаете, мы будем вас подслушивать?

— Разумеется, будем! — сказала Анечка.

— Думаешь, мы услышим что-то интересное?

— Это вряд ли. По-моему, оба они зануды.

— По-моему, тоже.

— А мы их оставим без обеда. Не скажем, что путь к столовой свободен.

И Саша достала из шкафа теплые куртки. По лицу Сереги Леонидов понял, что путь к столовой тот найдет при любых обстоятельствах.

Когда компания удалилась, Леонидов полез в тумбочку, где с вечера предусмотрительно запрятал бутылку марочного вина.

— Серега, гляди — «Мускат»! Сахара, зараза, тридцать пять процентов! Сироп, елки! Похмелимся? А то башка трещит. Долго терпел, но теперь сдаюсь.

— А пить из чего? Стаканы-то в холле! Сходить?

— Ни-ни! Не стоит оказывать дурное влияние на общественность. Сейчас крышку от мыльницы принесу, да подай мне ту пластмассовую штуку от лака для волос.

— Колпачок, что ли?

— Его, родимого.

— Воняет же!

— Ничего, пойдет под «Мускат». Я эту штуку сейчас с мылом вымою.

— Тогда ты из него пей.

— Ладно, как гость, можешь пользоваться привилегией в выборе посуды. Будешь потом мыльные пузыри ртом пускать.

— Классное занятие! С детства обожаю.

Они разлили «Мускат» в мыльницу и колпачок от баллончика с лаком для волос. В тумбочке нашлась пара мандаринов.

— А осетринки, случаем, не припас? — грустно спросил голодный Серега.

— Совесть не позволила. Мы люди бедные, но гордые. Воровать «Мускат» не то же самое, что тырить осетрину.

— А бутылка этого вина знаешь, сколько стоит?

— Это я спьяну перепутал, этикетку в темноте не разглядел. Лучше бы водку стащил, ей-богу! Ну, будем здоровы!

Они глотнули из импровизированных стаканов. Барышев скривился и закашлялся:

— Ш-ш-ш…

—Ш-што?

— Ш-шампунь, зараза, попал! Ты мыльницу-то мыл?

— Мы только насчет колпачка договаривались.

— Ну, ты злодей, Леонидов! Отравил!

— Я тебя предупреждал. Между прочим, мне тоже невкусно. Знаешь, какую гадость бабы себе на голову льют?

— Иди ты… — И Серега закашлялся. — Лучше бы я из бабской туфли пил!

— Иди ты?

— Тьфу! Дай сюда бутылку! Из нее буду пить! А ты колпачок нюхай.

— Ладно, будем считать, что вводные процедуры закончены. Вернемся к нашему трупу. То есть, к трупу П. П. Сергеева. Знаешь, что мы имеем, по словам Серебряковой? Несколько крепких подозреваемых.

— И кто конкретно?

— Вот, передо мной список всех присутствовавших на сабантуе. Итого тридцать человек. Минус пятеро детей — остается двадцать пять. Себя с Сашей я тоже исключаю, если только я не лунатик и не осуществляю под воздействием сна свои заветные мечты. У меня с коммерческим были трения. Но, поскольку это маловероятно, получается еще минус два. Теперь о вас, Барышевы: во-первых, я тебе доверяю. Во-вторых, вы спали в угловой комнате и ушли раньше Паши. Так что получается еще минус два.

— Ну, спасибо, благодетель ты наш!

— Не за что. Цветы можно прямо в мой номер. Итого получается: двадцать три минус два равно двадцати одному.

— В первом классе ты, Леонидов, наверняка на «пять» учился?

— Но только в первом, — грустно сказал Алексей. — Серебрякову тоже, в общем-то, можно исключить.

— И самого убитого, надеюсь, тоже?

— Да, елки! Молодец! Я даже позабыл, для чего вся эта арифметика! Минус, Паша. Остаются девятнадцать душ, у шестерых из которых уже обрисовался веский мотив. Нора тоже под большим вопросом.

— Ей-то какой навар со смерти любовника?

— Определенно сказать не могу, но что-то там есть. Вчера они с Пашей ругались. Я сам это видел. Кстати, как только сугробы расчистят, надо будет добраться до главного корпуса и просмотреть вчерашнюю запись. В этом коттедже видеомагнитофона нет. Я это уже выяснил.

— А где кассета?

— В кармане. Сейчас уберу в тумбочку вместе с бутылкой. Надо прятать от грабителей такие ценные вещи. Итого: шесть человек имеют явный мотив, остальные тайный. В таких делах, как правило, стоит только поглубже копнуть. Там, где люди делят между собой солидную зарплату, нет места любви и братству. Тем более сейчас, когда народ за место под солнцем глотку перегрызет. Да, нынче каждый сам за себя.

— И против всех. А Пашины люди? Их ты со счетов не сбрасываешь? Они-то должны были за него держаться! И уж никак не убивать!

— А, если кто-то притворялся, что он Пашин человек, а сам делал ставку на Валеру?

— Прямо тайны Мадридского двора!

— А ты у жены спроси, как ее в свое время убрали из «Алексера». Путем каких тайных интриг. Она тебя просветит. Серебрякова, между прочим, сама мне сейчас призналась, что некая Эльза пыталась всучить ей досье. Там было обо всех.

— Эльза, Эльза… Погоди-ка… Невзрачная блондинка с волосами до плеч? Действительно, на немку похожа!

— Гестапо в работе. Та еще сучка!

— Анька моя терпеть ее не может, даже не поздоровалась вчера.

— С такими можно и не здороваться, но они живут и процветают. Валера и мадам Иванова за нее горой, я это еще осенью заметил. Анюте надо бы поосторожнее, если она еще хочет там работать.

— Моя бы воля, она бы вообще дома сидела, -вздохнул Серега. — Но это не выход. С чего предлагаешь начать?

— С обеда, конечно. Похоже, что дорогу жизни уже расчистили, я слышу, как за окном шумят моторы!

И, действительно, в комнату ввалились румяные, засыпанные снегом Саша и Анечка. Они жизнерадостно закричали:

— Мужчины, вас приглашают на кормежку!

Леонидов встал. Во рту был вкус лака для волос.

— Пойдем, Серега, а то у меня желудок склеился.

— А у меня намылился изнутри.

— О чем это вы, мужчины? — поинтересовалась Саша.

— Да мы тут так, мылись.

— И причесывались…

Бутылку, в которой кое-что еще осталось, Алексей предусмотрительно запрятал обратно в тумбочку.

Когда Барышев вышел вслед за женщинами в холл, Алексей полез в тумбочку. Он посмотрел на кассету, задвинул поглубже, так, чтобы создалось впечатление, будто ее хотели спрятать и аккуратно закрыл дверцу.

«Кто ищет, тот непременно найдет», — подумал он, выходя из комнаты.

Метель на улице постепенно утихала. У плохой погоды тоже должен быть лимит. Облака на небе напоминали слежавшуюся и посеревшую от долгого хранения вату, зато снег радовал своей несказанной белизной. Загородной, по-настоящему лесной.

«Дорога жизни», ведущая к столовой, была расчищена. Посреди сугробов пролегла огромная борозда. По этой борозде цепочкой тянулись к столовой люди: Манцев на ходу захватывал голыми руками снег и тер опухшее лицо, озорная Марина, которая шла сзади, пыталась подловить его и сунуть за шиворот белый комок. Наконец ей это удалось, Манцев взревел и ринулся на нее тигром. Они расхохотались и повалились в сугроб.

— Веселится народ, — вздохнул Алексей. -Паша умер, а они веселятся! Непохоже, что скорбят об усопшем.

— Они отдыхать приехали, а не на похороны, -мрачно сказал идущий следом Серега. — Как, впрочем, и мы с тобой. Жизнь-то продолжается!

— Слушай, Серега, я, кажется, дверь в комнату забыл закрыть!

— За свои миллионы опасаешься? Возишь с собой, в банк не кладешь?

— Банки нынешним августом полопались, как мыльные пузыри. Потому и вожу, — отшутился Алексей. — Погоди здесь пять минут. И пропусти меня.

— Ты предлагаешь мне отступить в сугроб и тебя пропустить?! — завопил Барышев. — А совесть у тебя есть?!

— Старшим надо уступать. Я старше тебя и по возрасту и по званию. С дороги! — и он попытался спихнуть Серегу с дороги.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.