Страница 3 из 17
Когда же стоящий у карты маршал Ахромеев вел указкой по Латинской Америке, он остановился на Никарагуа. Эта страна в то время переживала наиболее драматические дни гражданской войны, в которой «контрас» получали прямую политическую, военную и финансовую помощь Вашингтона, а ЦРУ принимало участие в минировании никарагуанских портов и уничтожении нефтехранилищ. И опять я вспомнил: «Главное – Фидель». Ведь Даниэль Ортега ни один из существенных вопросов никарагуанской революции не решал без мнения Гаваны, а она, в свою очередь, информировала или советовалась с Москвой через советского посла на Кубе.
И наконец, еще кое-что из моей «стажировки» у Ахромеева. Напомню читателю, что в те годы много говорилось (у нас в стране в основном «шепотком», а в зарубежных средствах массовой информации открыто) о советской военной учебной бригаде на Кубе. О ней мне поведал и начальник Генштаба, посоветовав по прибытии на Остров свободы поддерживать непосредственную связь с руководителем этой бригады генерал-полковником Зайцевым, который структурно не вписывался ни в какие подразделения посольства, а действовал абсолютно автономно при прямом и непосредственном контакте только с советским послом.
Конечно, названная бригада была и учебной, но таковой больше для прикрытия. На самом деле это была база электронной разведки в Лурдесе, менее чем в ста милях от побережья США. База – совместное детище Главного разведывательного управления Министерства обороны и КГБ, которую обслуживало более двух тысяч специалистов – с высокими воинскими званиями и отличной технической подготовкой (в целом же в учебной бригаде было 12 тысяч человек). Позже я узнал, что именно тогда Госдепартаментом и Министерством обороны США был подготовлен совместный доклад, в котором, в частности, отмечалось: «С этого ключевого поста прослушивания Советы следят за коммерческими американскими спутниками, связью военных и торговых судов, а также космическими программами НАСА на мысе Канаверал. С Лурдеса Советы могут прослушивать и телефонные разговоры в Соединенных Штатах».
Когда же со временем многие из названных в американском документе операций были продемонстрированы и мне непосредственно на базе электронной разведки, я вспомнил фразу Ахромеева, которой он закончил нашу беседу в Министерстве обороны: «Куба – это „подбрюшье “ у северного соседа; и этим определяется как военно-политическая ситуация в Карибском бассейне, так и многие моменты советско-американских отношений». Что значит «подбрюшье», я ощутил не раз, в том числе и тогда, когда находился вместе с делегацией, возглавляемой Лигачевым, в зале заседаний III съезда КП Кубы. Оглушительный рев и мощные звуки, напоминающие разрывы бомб, заставили вздрогнуть не только людей, но и стены гаванских зданий. Ораторы были лишены возможности продолжать дискуссию. А после перерыва без объявления вышел на трибуну Рауль Кастро и сообщил: американские самолеты-разведчики, грубо нарушив государственную границу Кубы, вошли в воздушное пространство столицы и на бреющем полете в несколько заходов осуществляли провокационные виражи. Информацию же завершил, улыбаясь: «Это мы получили приветствие американского президента нашему съезду».
От Лубянки – до Ясенево
Тема «подбрюшья» получила еще более глубокое конкретизированное продолжение на Лубянке. Председатель КГБ В.М. Чебриков в беседе был не менее обстоятельным, чем С.Ф. Ахромеев. Да и оценки давал те же, лишь в более мягкой по сравнению с начальником Генштаба формулировке. Мне показалось, что ему приятно встречаться с земляком. Нашей родиной является Днепропетровщина, а в 60-х годах мы трудились практически на одном политическом поприще, правда, с разным должностным статусом: он был первым секретарем Днепропетровского горкома партии, а я – секретарем горкома комсомола. И тем не менее его фраза, прозвучавшая после оценочной характеристики всех служб КГБ, вмонтированных в наше посольство в Гаване, о том, что все они работают в стране пребывания под началом посла и поэтому должно быть взаимное доверие, все же была полуправдой. Как оказалось, в практическом плане посол не обладал монопольными возможностями на информирование Москвы по всему спектру экономических, политических, а тем более – военных и разведывательных проблем, хотя во всех кабинетах, имевших к этому отношение, мне внушалось обратное. Резидентура КГБ и Главного разведывательного управления имела и свои самостоятельные комнаты, и каналы шифросвязи, и своих шифровальщиков. И хотя посол о содержании «своих» шифровок, как предписывалось указаниями Центра, обязательно знакомил, как принято было говорить, «ближних» и «дальних» соседей (эти термины получили свое неофициальное хождение по принципу территориальной близости двух силовых ведомств по отношению к Старой площади: Лубянка находится ближе к ней, значит, «ближние», Министерство обороны – дальше, значит, «дальние»), но они нередко действовали на опережение. Как-никак, но подходящий случай показать, что недаром хлеб едят.
Когда же В.М. Чебриков предложил не ограничиваться беседой только с ним, а встретиться еще и с несколькими «профессионалами», я не предполагал, что это может оказаться в какой-то степени загадочным. «Встреча произойдет не на Лубянке, наши товарищи с тобой завтра свяжутся, и о деталях договоритесь», – закончил он. И вот в назначенное время к украинскому постпредству, где я временно разместился, подъехала новенькая «Волга». Кроме водителя в ней находился еще один мужчина средних лет (как позже я узнал, офицер КГБ). «К отъезду готовы?» – спросил он. «Да», – ответил я. Он обратился к водителю и сказал: «Едем по плану». Я недоумевал: куда едем? Словами «согласно указаний» он как бы отрезал возможность задавать уточняющие на этот счет вопросы и, как только машина двинулась с места, перевел разговор в нейтральное русло. Для меня, не москвича, Ясенево, что юго-западнее от столицы, ни о чем не говорило. Когда же машина в полукилометре от кольцевой дороги свернула в сторону, я увидел огромный комплекс отлично отстроенных в 70-х годах зданий (как позже мне стало известно, по проекту финского архитектора) с главным административным корпусом в виде буквы Y, куда мы и подъехали, преодолев несколько барьеров пропускной системы.
Словом, я оказался в ПГУ – Первом главном управлении, в той сверхсекретной ячейке КГБ, для которой Штирлиц – не абстрактный герой художественного произведения, а продукт собственного производства. О режиме секретности этого объекта свидетельствуют слова перебежавшего на Запад офицера КГБ Гордиевского из его опубликованных в Лондоне мемуаров: «В Ясенево по обычному удостоверению КГБ с фамилией, именем, отчеством, званием и фотографией владельца пройти было нельзя. У каждого сотрудника ПГУ был свой собственный пластиковый пропуск, с его, а реже ее фотографией и личным номером. Имен на этих пропусках не было. Кроме того, на пропуск была нанесена специальная сетка с перфорацией в тех местах, куда владельцу пропуска доступ был запрещен. Эти пропуска за границу с собой брать запрещалось. Сотрудники ПГУ, работающие за рубежом, оставляли их в своих отделах на хранение. Посетителей в ПГУ было очень мало. Если кто и заходил, так большие начальники. Если сотруднику ПГУ нужно было встретиться со своими коллегами из других управлений ПГУ, партийными или правительственными чиновниками, то обычно эти встречи проходили где-нибудь в центре Москвы».
Чтобы читатель мог представить характер деятельности ПГУ, назову лишь некоторые разного времени факты. Подготовка и заброска на оккупированную фашистами Украину Николая Кузнецова, вскоре ставшего настоящей легендой, разработка и осуществление с санкции Хрущева плана убийства в октябре 1959 года в Западной Германии Степана Бандеры – руководителя Организации украинских националистов (ОУН). Исполнитель – двадцатипятилетний работник Тринадцатого управления Б. Сташинский – из рук А. Шелепина получил высокую правительственную награду. Создание специальных подразделений типа «Вымпел», в послужном списке которого и захват дворца Амина в Кабуле, и участие в событиях вокруг Белого дома в августе 1991 году и октябре 1993 года «Альфа», «Зенит», «Каскад» – тоже структуры ПГУ. И еще один факт, имевший место в Латинской Америке, где мне судьба предписала трудиться на дипломатическом поприще. 20 августа 1940 г. альпинистский ледоруб, находившийся в руках наемника московских спецслужб Рамона Меркадера, опустился на голову Троцкого. Произошло это на его вилле в мексиканской столице. Вождь мировой революции скончался в больнице на следующий день, а убийце обошлось это двадцатилетним пребыванием в тюрьме, после чего он из Мексики переехал в 1960 году в Гавану, а затем – в Москву.