Страница 1 из 16

Барин и крестьянин в России IX–XIX веков. Влияние исторических событий на земельные отношения во времена Киевской Руси, в монгольский период и последние 150 лет крепостного права

Блум Джером

Джером Блум

Посвящается Лизе

Jerome Blum

Lord and Peasant in Russia

From the Ninth to the Nineteenth Century

Введение

Из миллионов европейцев, которые в прошлые века находились в подневольной зависимости, русских крестьян освободили едва ли не последними. Но даже и после этого их освобождение нельзя было назвать окончательным. Им не предоставили все гражданские права, они по-прежнему оставались ограничены в возможности перемещаться с одного места на другое по своему желанию, и в большей части империи они не становились собственниками земли, которую возделывали. Не исчезла и сама «крестьянская проблема». Напротив, в ином обличье она стала еще острее, чем была во времена крепостного права. Тем не менее акт об освобождении от 19 февраля 1861 г. является важнейшим поворотным пунктом в истории крупнейшего в мире государства, ибо отмена крепостного права царским указом не только покончила с институтом, который позволял одному человеку быть «крещеной собственностью» (по выражению Герцена) другого человека: она также смела основы существовавшего тогда общественного порядка и тем самым завершила эпоху русской истории, длившуюся веками.

На следующих страницах прослеживается история господ и их крестьян и взаимоотношений между ними с того времени, когда крупные частные землевладельцы впервые утвердились на Русской земле, и до отмены крепостного права тысячу лет спустя. Читатель быстро обнаружит, что история в данном изложении не ограничивается только аграрными вопросами. Много места отводится также политическим и экономическим проблемам, потому что эта история рассматривается на фоне российской политической и экономической эволюции.

Потребность в данном методе изложения давила на меня по мере того, как продвигались мои исследования. Я пришел к этому без предвзятых интерпретаций или гипотез о русской истории. Вскоре мне стало ясно, что интересующая меня проблема будет осмыслена только в контексте политической истории России, начиная от киевских времен до XIX в. Распри киевских правителей; нашествия и княжеское соперничество монгольской эпохи; государственные амбиции великих князей Московских; безудержное стремление московских царей завоевать себе абсолютную власть; уверенность императоров династии Романовых в том, что личные интересы их подданных должны быть подчинены интересам империи, – каждый из этих факторов в свое время имел решающее значение для определения роли как землевладельцев, так и крестьян, а также характера социальных и экономических отношений между ними. Поэтому я счел необходимым на протяжении всей книги обсуждать эти вопросы, иногда подробно, чтобы предоставить информацию, необходимую для понимания того, что происходило на этой земле.

Мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что существовал еще один внешний фактор, который также имел большое значение в эволюции аграрных институтов. Экономические аспекты этих институтов, а также взаимодействие сельского хозяйства с другими факторами экономики потребовали изучения общего экономического развития России. По мере продолжения исследований мне стало ясно, что экономическая жизнь России (как и в других странах) переживала длительные периоды подъема и упадка и что эти вековые тенденции имели большое значение в формировании моделей аграрных отношений. Таким образом, долгосрочные колебания в торговле, производстве, рыночном спросе, ценах, денежной стоимости и предпринимательской деятельности занимают свое место рядом с историей политических событий как неотъемлемые части истории.

Охваченное здесь хозяйственное значение земледелия на протяжении столетий и внимание, уделяемое общему экономическому развитию, в совокупности делают эту книгу исследованием экономической истории России с IX по XIX в. Но этот труд также предназначен для изучения истории человеческой свободы. Он пытается объяснить, как небольшая группа людей смогла лишить свободы миллионы своих собратьев, почему этой социальной несправедливости было позволено существовать так долго и как люди стремились извлечь урок из этой несправедливости или избежать ее. Обычно книги о свободе имеют дело с политикой, философией и революциями. Они рассказывают о людях, вдохновленных идеями, которые определяли свободу с точки зрения конкретных целей, о людях действия, возглавлявших борьбу за эти цели, об их победах и поражениях. Эти работы, конечно, важны и поучительны. Но у свободы есть и экономическая история, которую часто упускают из виду, и в каком-то смысле это самая важная часть истории. Я утверждаю это не из убеждения, что способы производства всегда и везде определяют ход событий. Эта книга не есть выкладка экономической интерпретации истории. Но для понимания системы ценностей общества необходимо знать его экономическую жизнь. Следующие страницы показывают, что личная свобода в обществе тесно связана с мерами, принимаемыми обществом в его стремлении удовлетворить свои потребности за счет ресурсов, находящихся в его распоряжении. Феликс Христиан Клейн – немецкий математик и педагог – хорошо выразился, когда написал: «Качества, выраженные в экономической деятельности, составляют большую часть того, чем является жизнь. Большинство людей большую часть времени заняты зарабатыванием на жизнь. Ценности, которые существовали для них не только как устремления или идеи, о которых следует говорить, но выражались в действиях и как качества личного характера были воплощены в повседневной деятельности, которой они обеспечивали свое существование. Если запугивание и подхалимство, высокомерное принуждение и рабское послушание являлись правилом экономической жизни, то таковыми были и люди, – таким было и общество. Другие темы – религиозное устремление, художественное восприятие и творческая интеллектуальная энергия – вознаграждают бесконечные исторические исследования ради самих себя, даже когда они не имеют заметной связи с общественным устройством, но историки, интересующиеся справедливостью, свободой или какими-либо другими качествами общественной жизни, имеют основания уделять первостепенное внимание человеческим отношениям, вступающим в процесс производства и распределения».

Надеюсь, что эта книга в конечном счете будет способствовать пониманию истории свободы в европейском мире.

Особенности русского опыта, конечно, отличались от опыта других европейских стран. Но исследования, подобные этому, должны позволить сформулировать обобщения истории свободы с точки зрения устремлений, социальной закономерности, экономических и политических мотивов, выходящие за национальные границы и свободные от методических недостатков.

Как я только что указал, русская история рассматривается здесь как часть европейской, а не восточной истории. Между русскими институтами и институтами других стран Европы существовало множество различий, но, как однажды задал вопрос Марк Блок: «В какой науке присутствие вариаций или разновидностей когда-либо мешало признанию рода?» Структура русского сельского общества имеет те же самые фундаментальные черты, что и аграрные общества других европейских стран. Сравнительное исследование показывает сходство между русскими и другими странами в отношении таких понятий, как характер юридической и фискальной власти, которую господа имели над своими крестьянами, формы сельского поселения, применяемые сельскохозяйственные приемы и т. д. Наличие этих единообразий убеждает меня в том, что российские аграрные институты следует изучать в европейской системе координат и описывать их европейскими терминами, такими как «крепостной» и «сеньор» в значении синонимов зависимого крестьянина и его господина. Это, разумеется, не отрицает того, что в России ощущались неевропейские влияния, но их воздействие заключалось лишь в том, чтобы видоизменить то, что в основе своей являлось европейскими институтами.