Страница 2 из 5
Мама мальчика Пети была также очень солидная и очень уважаемая дама. Её внешний вид также безупречно соответствовал стандартному облику стандартной советской женщины. Накрашенные губы, бусы на шее и огромная прическа-чалдон, поставленная на химическую завивку. Как говорила моя бабушка, «ведро на голове». Как и положено настоящей советской женщине, Виолетта предпочитала не мыться, а заливать пот литрами одеколона «Красная Москва». Комплекция Виолетты напоминала ровный куб размером два на два и на два метра. Бабушка, ни долго думая, нарекла ей насмешливое прозвище «Припёрда».
Надо признаться, откуда взялся мальчик Петя, меня совершенно не интересовало. Это было и так понятно. Такие, как он возникали из ниоткуда, они есть и были всегда, были вечны, как сама Припёрда и её придурковатый Паровозник.
Напротив нашей двери, то есть на противоположной стороне лестничного холла жила самая настоящая Баба-Яга. Очень злобная и вредная старушонка, со всклоченными седыми волосами. Она всё время сверлила меня взглядом, как будто старалась что-то высосать из меня. Подозрительным было то, что на других детей она никакого внимания не обращала. Ходила она с палкой, всё время кряхтела и охала, особенно, если рядом были соседи. Но моя бабушка утверждала, что старуха притворяется, и на ней вполне можно пахать. Не знаю уж, каким образом бабушка вычислила, что старуха – мордовка и, следовательно, на все сто процентов – чёрная колдуя́. И меня старались всячески оградить от её страшного вампирского ока. Натягивали шапку до подбородка или, например, прежде чем выйти со мной гулять на улицу, первой обязательно выходила бабушка с целью разведать, не тащится ли старая карга по лестничной площадке.
Однажды, я улучил момент, пока бабушка возилась с замком своей двери, подбежал к ведьминой квартире и принялся от души лупить ей ботинком в дверь. Старуха вылетела оттуда, как ошпаренная. Увидела меня и схватилась за сердце. По всей видимости, бабка напугалась по-настоящему, так как от страха даже забыла обрушить на меня всю огневую мощь колдовского взгляда. А моей бабушке пришлось долго извиняться и убеждать могущественную ведьму, что всё это не более чем невинная шутка.
Как-то раз, к ней в почтовый ящик по ошибке положили мой любимый журнал «Мурзилка». Старуха вытащила его и переложила в наш почтовый ящик. Но от бабушкиной интуиции не могла ускользнуть ни малейшая деталь. Журнал побывал в чужих руках! Поэтому бабушка показала мне журнал только из далека и сказала, что Мурзилка наверняка посыпан колдовским песком и трогать его теперь строжайше запрещено. Я был расстроен на целый месяц. Я уже видел красивую красочную обложку, с новыми загадками, викторинами, с какой-то выкройкой для новой поделки, а потрогать, взять это в руки не возможно? Я чуть не заплакал от обиды.
Сначала хотел заикнуться, чтобы мне купили такой же номер в киоске, но потом подумал и не стал ничего говорить. Я и так знал, что ради меня за подписку на Мурзилку отдали «последние деньги», которые предназначались «на хлеб», а я, раздолбай, ничего не ценю. Новый журнал стоил тридцать пять копеек. Сумма весьма ни хилая… Так что, лучше помалкивать.
Ну что ж, с Бабой-Ягой всё понятно, идём дальше. А дальше, с левой стороны от нашей квартиры жил ну просто идеальный, просто настоящий эталон советского гражданина. Очень степенный дяденька в шляпе, коротком черном пальто, синих тренировочных и полусапожках на молнии. В этом наряде он неизменно ходил и зимой, и летом. Жил он не один, а со своей матерью. Когда он выходил на улицу, уважение и респектабельность чувствовалось в каждой его детали, в каждом движении. Бабушка часто очень почтительно говорила, что он перенёс два инфаркта. И очевидно, чтобы не допустить третьего, каждый вечер он «вкладывал ума» своей престарелой мамаше, а затем выкидывал её ночевать на лестницу.
Внизу под нами жила ещё более достойная и образцовая семья. Кто там жил я толком и не знал, видел только хозяйку квартиры. Она была как две капли воды похожа на Припёрду, только поменьше в размере. Бабушка очень ею восхищалась. Она утвердительно говорила, что эта женщина очень чистоплотная, в квартире у неё идеальная чистота, а на балконе всё время белое бельё. То, что бельё было белое, особенно задевало самолюбие бабушки и одновременно же и восхищало. Откуда взялись у бабушки такие утверждения так и осталось для меня загадкой. В квартире у этой чистоплотной мадам она ни разу не была, а я, как ни перевешивался через перила балкона, дабы узреть белоснежные простыни и наволочки, вообще никакого белья у неё на балконе не видел, кроме грязных досок и всякого хлама, которым балкон был завален до потолка. Но это было уже не важно. Белое бельё есть, значит есть! И не важно, что из её квартиры к нам во все щели ломились полчища клопов и тараканов. Чистота, значит чистота!
Как видите, дорогие читатели, меня окружали прекраснейшие и достойнейшие соседи, свято чтящие ленинские традиции! В их семьях не позволялись никакие вольности…
…мои размышления прервал истошный визг, доносивший из-за стены. Очевидно, степенный гражданин в шляпе отрабатывал на своей мамани хук справа. А вы, что думали? А если хулиганы, вроде меня, на улице нападут? Надо же учиться защищаться! Вчера визг был на два тона ниже, значит, отрабатывал левый боковой. Вслед за этим, на лестничной площадке хлопнула дверь, и раздался смачный шлепок падающего тела на кафельный пол.
…не будем отвлекаться, продолжим. Что у нас там дальше? Да-да, не было вольностей. Понятное дело, никаких детей у них и в помине тоже не было. И все четыре порядочные семьи страшно мерзли из-за безалаберности и распущенности моей бабушки, которая не закрывала дверь на лестничный холл… Даже чистейшая душой и телом мадам с нижнего этажа. Нужно было что-то срочно предпринимать…
И на нас подали в суд!
Главными обиженными и пострадавшими выступали Виолетта и Паровозник. Паровозник демонстрировал в суде уже не шерстяные носки, а огромные войлочные валенки, без которых, по его словам, ему, конечно же, из-за бабушки, наступил бы полный каюк. Гражданин в тренировочных и шляпе утверждал, что все два инфаркта он получил из-за нас, и вот-вот на носу третий. Старая Яга поведала суду о страшном заговоре против неё. Мы специально открываем дверь на лестницу, чтобы сделать ей воспаление лёгких, дождаться её смерти и забрать себе принадлежащую ей квартиру. И, вообще, мы тайком печатаем деньги. А мадам с пятого этажа утверждала, что помимо лютого холода, она не может спать из-за дедушкиного храпа. Судья был в ужасе. Хотел немедленно впаять каждому из нас по двадцать лет тюрьмы, меня, естественно, в детдом, но потом вспомнил, что суд-то общественный и выносить такие приговоры он не имеет полномочий. Гражданин в шляпе, с пеной у рта, орал, что дело нужно сегодня же передать в уголовный суд. Яга, выпучив безумные глаза, настаивала на немедленном обыске, так как у нас в квартире, а точнее в большой комнате стоит печатный станок для денег. При этом, она так жестикулировала своей палкой, что чуть не попала судье в глаз. Спустя пять часов ожесточенной перепалки, вердикт суда был следующим:
– к дверям близко не подходить!
– деду на ночь натягивать противогаз! И громко не раскладывать диван!
– мелкому ремня и в детдом!
Всем особенно понравился третий пункт приговора. Вот она, суровая кара советского закона для тех, кто сам не умывается и не раздевается, и не ценит выписанный журнал!
Но давайте вернёмся к нашему вопросу о происхождении детей. Четыре кристально честные и чистые семьи дали однозначный ответ – в строгой советской семье детей не бывает! Так откуда ж я взялся? Я бы подумал, что я один ошибка мироздания, но со мной во дворе гуляли и другие дети. Они ведь тоже откуда-то взялись.
А я же совсем упустил ещё одних соседей! Тех, кто жили над нами, на седьмом этаже. А жили там два весьма интересных персонажа, которые вполне могли пролить свет на мой вечный вопрос. В этой квартире проживали двое молодожёнов. Вольнодумная молодёжь, западный андеграунд, хипстеры, как называли их тогда. Глава семьи носил длинные волосы по плечи, свисающие усы на американский манер, расклешённые джинсы с нашитыми кожаными заплатками и ремень с огромной блестящей пряжкой. «Волосатик», презрительно называл его мой дед. Жена «Волосатика» ходила в неприлично коротком платье выше колен и с огромным декольте. И ещё, она носила древнеславянский обруч на голове, стягивающий её распущенные до талии волосы!