Страница 1 из 29

Хроники Доминиона. Меч Самурая

Пиерс Чарльз

Чарльз Пиерс

От автора

Дорогой читатель! Книга в твоих руках повествует о событиях в столь отдаленных закоулках галактик, что само время забывает туда заглядывать.

Персонажи книги говорят (или не говорят вовсе) на языках, соответствующих каждому представителю, и среди них есть столь жуткие наречия, что от одного только звучания подобных не мудрено лишиться рассудка. Тем не менее, книга закодирована таким хитрым образом, что для читателя эти слова будут отображаться на русском языке. Однако и эта технология несовершенна, и иногда случаются… аномалии…

Герой произведения не раз сталкивается с языковым барьером, не понимает окружающих либо становится не понятым сам, преодолевая многочисленные трудности, связанные, правда, не только с этим. Проследовав вместе с ним по непростому пути до конца, читатель сможет раскрыть большую часть тайн, ведь знать слово и понимать слово – вовсе не одно и то же.

Когда привычные устои рушатся,

Обыденные законы мироздания более не властны.

Предательство – таков удел вернейших из союзников.

И, сохраняя прошлое для будущих времен,

Забвенья бездна отравляет настоящее.

Ибо не воин выбирает сражение,

Но сражение – воина.

И нет в мире более чудовищ, кроме тех,

Что творим мы сами.

Добро пожаловать в мир «Доминиона»!

Вступление

Рожден стяжать кистями вечность.

Ткань времени – и та подвластна мне.

Что души, созерцавшие беспечность,

Познали боль и смерть во тьме.

Рвал и сшивал, и перекраивал

Я нитью красной в черных иглах

Истории неспешное теченье лет.

Истории, чья летопись погибла,

Истории, которых больше нет.

И вот, сижу средь пепелища

В руинах грёз, что обратились в прах,

Я был так горд, но стал так одинок, сижу…

И понимаю:

Лишь я один остался в дураках.

Год 2747. Имеют ли эти цифры какое-то значение? На романтично окрещенной «Колыбелью» планете шел 423-й год со дня основания колонии. Здесь грезы о счастливом будущем смешивались со страхом неотвратимой войны. Войны с врагом неизвестным, но столь могущественным, что лишь единая встреча с ним оставила шрамы, перечеркнувшие привычное понимание истории.

Существуют ли другие колони, или мы – последние выжившие представители рода людского? За четыре столетия этот вопрос, так и не получив убедительного ответа, постепенно уступил другим: А был ли враг? Почему он не нападает? Существовала ли вообще та «Великая экспедиция», оставившая после себя два проржавевших остова жалких кораблей, едва способных подняться к звездам?

Человечество оставалось верным себе. Даже в таких обстоятельствах ведомые гордыней и тщеславием люди ухитрились погрязнуть в мелочных, честолюбивых конфликтах между собой.

Но эта история – не про них.

Холодный голубой свет заката убаюкивал тихую долину, отражаясь в прозрачной воде неглубокого озера, играя в ветвях причудливо перекрученных деревьев, покрытых множеством тонких иголок. Пушинки мелких кустарников парили в воздухе, переливаясь тусклыми бликами, а на берегу озера, пристроившись на краю деревянного пирса, расселся пухлый человек, увлеченно болтая в воде ногами и разглядывая поднимаемую этими нехитрыми манипуляциями муть.

– Ник, это ты здесь? – раздалось позади деревьев, и на пирсе появился второй человек – худощавый юноша, едва достигший зрелости, облаченный в грязный, местами залатанный рабочий комбинезон, с добрым лицом и безмятежными глазами. Конечно же, это был Альберт. Кто еще мог так дерзко проникнуть в тайное убежище Николая, где тот укрывается от самого страшного демона этого мира – работы?!

– Хэй, Ал! – сладко потянулся Николай, запустив пятерню в свои короткие рыжие волосы и распластавшись на досках во весь рост.

– Ты опять слинял пораньше. Даже сегодня.

Наградив толстяка осуждающим взглядом, юноша приступил к отмыванию обильно покрытых землей и мозолями рук.

– Я уверен, наши предки пересекли всю Вселенную вовсе не для того, чтобы мы тут выращивали кукурузу, – протянул руки к небу Николай.

– Может быть, – усмехнулся Альберт. – Но ведь для чего-то они привезли сюда все эти семена?

Николай поднялся на ноги и скрестил руки на груди с гримасой наигранного возмущения.

– Если ты не забыл, твои дорогие овощи были чудом спасены, когда «Ковчег», атакованный до сих пор неизвестным врагом, развалился на части. Кто знает, может, прямо сейчас наши недруги смотрят на нас и готовят план вторжения, пока ты трясешься над грядками…

– Будет тебе! Уже сколько лет прошло? Четыреста двадцать? «Вдруг война, а я уставший» – твой аргумент?

– Четыреста двадцать три, Альберт! Четыреста двадцать три! – погрозив пальцем, менторским тоном поправил приятеля Николай.

Альберт, представлявший факультет растениеводства и животноводства, вновь был повержен представителем органической химии, но именно страсть к непрофильной для обоих отделений древней и древнейшей истории и была тем связующим раствором, скреплявшим многолетнюю дружбу двоих столь непохожих людей.

– Мы уже совсем не те, что раньше. У нас есть «Прима». У нас есть «Сэконда». Мы сможем постоять за себя.

– Уж «Сэконда»-то твоя просто вусмерть прополет вражеские грядки и коварно заминирует их картошкой, – саркастично кивнул толстячок.

Если для Альберта, принадлежавшего к рядам гражданского ополчения «Сэконда», работы в поле представлялись пусть и тяжким, но всё же необходимым для общества трудом, то Николай находил концепцию батрачить за гроши под управлением туполобых солдафонов личным оскорблением его академических способностей. Хотя Альберт считал, что за всеми витиеватыми причитаниями по поводу кровавых узурпаторов Николай ловко скрывал истинные причины своего недовольства: он просто не любил работать.

– Мы занимаемся не только этим, знаешь ли. Ты чего сегодня такой?

– Какой?

– Такой. Сегодня же праздник урожая. Надо радоваться. Пойдем на фестиваль!

Высокий юноша изобразил несколько загадочных пасов руками, но Николай лишь отмахнулся, потирая утомленную непосильными трудами шею.

– Дурацкий праздник в честь дурацкого события. Закончили сбор картошки! Вот это у нашей цивилизации достижение, да, это стоит отметить… Прямо триумф! Подумаешь, наши предки то человека в космос запустят, то гелий в токамаке сварят… Тю! Вот дурачье-то! Вот мы – совсем другое дело!

Николай принимал смехотворно важные позы, подчеркивая свой, в действительности незначительный, вклад в общее дело. Закончив с мытьем рук, Альберт сбил грязь с сапог и, удовлетворенно кивнув, продолжил песнью сирен завлекать Николая:

– Да ладно тебе. Там будет Лидия…

– Это ты к ней клеишься, а не я, – фыркнул мужчина и немного погодя добавил: – Альберт и Лидия… Завели хламидии…

– Эй! Вот сейчас как возьму, да как перестану тебя приглашать!

– Ну, это удар ниже пояса… – схватившись за сердце, переигрывая выдохнул Николай. – Ты не оставляешь мне выбора, придется сопровождать тебя в этом вояже, кому-то ведь нужно следить, чтобы ты не натворил глупостей!

Альберт уже покорял лестницу, спрятанную в тени скрюченных деревьев, когда Николай еще успел бросить ему вслед: