Страница 1 из 17
Игорь Смольников
Три осени Пушкина. 1830. 1833. 1834
Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и взаимодействию со средствами массовой информации Правительства Санкт-Петербурга
© И. Ф. Смольников, текст, фото, 2019
© «Детское время», 2019
Предисловие
Посвящается памяти
До войны с фашистами появилась в нашем доме в белорусском городе Витебске тяжёлая, многостраничная книга – избранные произведения Пушкина. Особого интереса у меня она не вызвала. Я тогда лишь недавно начал читать сам другие книги со словами «Книжка за книжкой» на тонких обложках. Шёл 1937 год.
Не знаю, кому из тогдашних руководителей страны пришла в голову мысль порадовать читателей этим праздничным изданием стихов, среди которых было и знаменитое послание Чаадаеву с пророческими словами – «и на обломках самовластья напишут наши имена». Тогда под самовластьем могло мыслиться только царское. А о другом, воцарившемся в стране, мало кто осмеливался говорить.
Позже даже школьнику старших классов ничего не говорило имя автора предисловия той книги. «Пушкин и мы» – так оно было озаглавлено и внушало мысль о том, что рано или поздно Россия вновь «вспрянет ото сна», что у народа, в котором родился такой поэт, как Пушкин, не может быть иначе.
Будучи студентом, я узнал, что автор предисловия – профессор моего института Василий Алексеевич Десницкий.
В революционном движении России он принял участие в самом конце XIX века в Нижнем Новгороде. Там познакомился и на всю жизнь подружился с М. Горьким. Незадолго до революции сблизился с Лениным и стал для него «своим человеком»[1]. На лондонском съезде РСДРП[2] был избран в её Центральный комитет. После неудачи первой русской революции Горький написал свой знаменитый роман «Мать», который был высоко оценён Лениным. Но сам автор романа отошёл от активного участия в политической жизни. Десницкий же на несколько лет занялся педагогической деятельностью.
События осени 1917 года призвали его в бурлящий Петроград. Лекции по литературе были отодвинуты в сторону. Вместе с Горьким он стал издавать газету «Новая жизнь», которая решительно выступила против репрессивных действий новой власти. Ленин недолго терпел такие выступления на страницах газеты. Своих недавних единомышленников он назвал «новожизненскими слабаками» (второе слово у Ленина прозвучало иначе, я не буду воспроизводить его буквы). Он приказал запретить издание газеты. Как и некоторые другие оппозиционные.
После кончины Ленина Горький в своём очерке о нём написал, что тогда прав был в их противостоянии Ленин. Много лет спустя, не касаясь их разногласий, очень тепло вспоминал о Ленине и Десницкий.
Общение с Десницким было всегда радостным и необычным. Он ничем не напоминал других, даже талантливых и ярких, вузовских лекторов. Ораторского блеска у него не было. Хотя и в этом плане у него имелось преимущество: искусство риторики он осваивал ещё в юношеские годы, когда по фамильной традиции окончил духовную семинарию. Прежде всего его лекции отличались от лекций всех других учёных, профессоров Ленинграда тем, что они не обладали опытом живого общения с деятелями литературы, искусства начала XX века, тем более с теми людьми, кто непосредственно творил историю в ту бурную эпоху. В его лекциях и личных беседах живыми возниками фигуры Ленина, Плеханова, Луначарского, Троцкого (да, и его, ведь они и сотрудничали и полемизировали, к тому же Троцкий оставил немало работ о русской литературе); такие писатели, как Леонид Андреев, Маяковский, были ему хорошо знакомыми людьми; такие имена, как Вера Засулич, народоволец Герман Лопатин, нередко появлялись в наших разговорах, в его живых воспоминаниях. Я уже не говорю о Горьком и Шаляпине. О них я узнал много ранее мне неизвестного.
Думаю, что общение с Десницким помогло мне более вдумчиво относиться к хрестоматийно известным произведениям великой русской литературы. И не сразу, не на заре моей туманной авторской юности, а после многих лет погружения в бездонность жизни и творчества Пушкина написать о нём свою первую книгу, которая была посвящена первой болдинской осени.
И. Смольников
Год 1830-й
«Баратынский говорит, что в женихах счастлив только дурак…»
П. Плетнёву, 1830
В карантине, в хлопотах, в стихах
Много ли мы знаем о Пушкине? Больше, чем о каком-нибудь другом русском писателе. Биографы исследовали каждый его шаг, едва ли не каждый день, каждую написанную им строку. Литература о Пушкине – пушкиниана – это сотни книг, тысячи статей.
Не только учёные-литературоведы, но и школьники знают немало. Тем не менее напомню кратко известные факты.
Пушкин женится. Отец выделяет ему некоторую часть имения в родовом нижегородском поместье. Для ввода во владение Пушкин отправляется туда – процедура требует личного присутствия будущего владельца. Оставаться там долго он не намерен, однако оформление бумаг в России дело хлопотное (всегда так было); возможно, выпадет и минута на творчество. Пушкин не исключает этого, но и особенно не уповает на приближающуюся осень. Небо этой осени затянуло тучами забот и волнений о будущем.
В письме другу и помощнику в издательских делах Плетнёву он признавался:
«Милый мой, расскажу тебе всё, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска. Жизнь жениха тридцатилетнего хуже 30-ти лет жизни игрока. Дела будущей моей тёщи расстроены. Свадьба моя отлагается день ото дня далее. <…> Осень подходит. Это любимое моё время – здоровье моё обыкновенно крепнет – пора моих литературных трудов настаёт – а я должен хлопотать о приданом да о свадьбе, которую сыграем Бог весть когда. Всё это не очень утешно. Еду в деревню, Бог весть, буду ли там иметь время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведёшь, кроме эпиграмм на Каченовского. Так-то, душа моя. <… > Чёрт меня догадал бредить о щастии, как будто я для него создан».
Пушкин выехал из Москвы в сторону Нижнего Новгорода тридцать первого августа 1830 года.
Перед тем как сесть в кибитку, он запечатал конверт с письмом Петру Александровичу Плетнёву, который был для него «всем – и родственником, и другом, и издателем, и кассиром». Пушкин сообщал, что едет в село Болдино.
Перед свадьбой отец выделял поэту небольшое имение в родовой вотчине.
Казалось бы, предстоящая женитьба должна была делать его безоглядно счастливым. Но Пушкин не чувствовал себя таким. Ему вспоминались слова Баратынского, встреченного в Москве незадолго до отъезда. Баратынский сказал, что в женихах счастлив только дурак, а человек мыслящий беспокоен и волнуем будущим.
Лошади резво взяли подъём – и вот оно, Большое Болдино!
Избы с двух сторон образовывали широкую улицу. Глаза они не радовали: серо и убого, хотя некоторые хорохорились резными наличниками.
Прохожие снимали шапки, крестились – то ли на церковь, перезвон которой звал к вечерней службе, то ли на кибитку с незнакомым барином, выглядывавшим в окошко.
За базарной площадью начинался парк. Кибитка покатила вдоль липовой аллеи, свернула к усадьбе. Слева был пруд, дальше, на зелёном лугу, – белокаменная церковь; справа, за оградой и стволами лип, – блёкло-рыжий дом с мезонином.
1
См. книгу Десницкого «А. М. Горький. Очерки жизни и творчества». М., 1959.
2
РСДРП – Российская социал-демократическая рабочая партия.