Страница 2 из 9
В неменьшей степени я благодарен Валерию Анашвили за возможность публикации этой книги в Издательстве Института Гайдара и за то множество переводов важнейших зарубежных работ по исторической социологии, которое он организовал в различных научных издательствах нашей страны. Российский читатель даже не представляет себе, сколь многим он обязан Валерию. Бесспорно, и мои знания в данной области были бы намного меньше, если бы я не имел возможности за последние десять-пятнадцать лет обращаться к изданиям, выполненным под руководством Анашвили. С удивительным чутьем и упорством он поставлял на российский книжный рынок именно те новинки, которые позволяли нам следить за важнейшими достижениями зарубежной исторической социологии.
Я должен, конечно, выразить признательность и моему петербургскому коллеге, профессору НИУ ВШЭ Андрею Заостровцеву, который еще в 2014 году опубликовал недооцененную, к сожалению, книгу «О развитии и отсталости: как экономисты объясняют историю?». Мы с ним неоднократно обсуждали эту работу, и, хотя я во многом гляжу иначе на объяснение истории, да к тому же привлек для своего анализа значительно больше авторов, чем Андрей, мой интерес к исторической социологии, бесспорно, пробуждался во время этих обсуждений.
Наконец, я хочу поблагодарить Отара Маргания, президента Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге (М-центра), и Владимира Гельмана, исполнительного директора М-центра, за возможность много лет заниматься моей любимой наукой. Отар создал М-центр и предоставил его сотрудникам максимальную свободу, а Владимир взял на себя все организационные хлопоты. Таким образом, при работе над этой книгой, как и при работе над другими исследованиями, я имел возможность полностью погружаться в интересующую меня проблематику, не отвлекаясь на другие дела.
И последнее. В путеводителе я лишь анализирую чужие теории, но не излагаю своих взглядов на модернизацию общества. Тот, кто захочет с ними познакомиться, может обратиться к другим моим книгам [Травин, Маргания 2004; Травин, Гельман, Заостровцев 2017; Травин 2018, 2019, 2020, 2021].
Глава 1
Великие расхождения
Как возник наш мир
Ричард Лахман о том, для чего существует историческая социология
ПОЧЕМУ Россия отстала? Можем ли мы включиться в догоняющую модернизацию или это отставание навсегда? Преодолимо ли наше имперское наследие? Могут ли случиться новые революции и не опасно ли в этой связи «раскачивать лодку»? Зависит ли развитие от культуры, от институтов, от исторического пути, от наших географических, биологических особенностей или только от реформаторов?
Подобные вопросы не обсуждает только ленивый. Но при этом в российской науке сегодня существует явный перекос. Серьезные, профессиональные исследования этих проблем осуществляются редко. В науке они являются скорее исключением, чем правилом. Или, точнее, подобные исследования иногда становятся побочным продуктом научных работ историков, экономистов, социологов и политологов, но углубляются специалисты в эти «вечные» вопросы как-то стыдливо. Боясь, по всей видимости, что коллеги упрекнут их в намерении объять необъятное.
Тем не менее, поскольку проблемы существуют реально и становятся, увы, с каждым годом все актуальнее, они все равно широко обсуждаются, но отдаются при этом на откуп дилетантам. Специалист, опасающийся, что у него недостаточно фактов для широкомасштабного междисциплинарного исследования, добровольно уступает место писателю, кинорежиссеру или философствующему политику, которые вообще фактов не знают и знать, в общем-то, не хотят. Благодаря своему звучному имени они просто навязывают обществу концепции, которые даже научной фантастикой назвать трудно в связи с полным отсутствием в них признаков научности.
А тем временем наука, изучающая «вечные российские вопросы», существует и активно развивается за рубежом. Называется она историческая социология. То есть та социология, которая не играет в циферки безумно популярных у нас массовых опросов, а стремится делать выводы о развитии общества на основе комплексного анализа «долгого времени». И начать наш путеводитель по исторической социологии логично было бы с книги, рассказывающей об этой науке в целом: Ричард Лахман. Что такое историческая социология? М.: Дело, 2016. Известный американский социолог в этой небольшой книжке формулирует основные проблемы, стоящие перед исторической социологией, и показывает нам в общих чертах, как их решают сегодня западные ученые.
Надо заметить, что Лахман весьма иронично относится к тому, во что превратилась за последнее время обычная социология, зарождавшаяся когда-то как историческая дисциплина.
Сперва мы рождаемся, и легионы демографов объясняют, почему нашим матерям в этот момент было 26,2, а не 25,8 лет. Мы узнаем о сексе и вступаем в половую жизнь, и тут являются социологи, чья память постоянно воскрешает их подростковые годы и которые занимаются исследованием вопросов потери девственности или каминг-аута гомосексуалов. Во взрослом возрасте нас ждут криминологи, чтобы поведать нам, кто из молодых обитателей гетто обчистит нас на улице, а кто станет «ботаником» в своей захудалой городской школе. Социологи медицины расскажут нам, почему на старости лет нас будут пичкать избыточным количеством лекарств и выставлять чрезмерные счета. В большинстве своем эта исследовательская деятельность аисторична и не предполагает использования сравнительных методов, сосредотачиваясь на последних пяти минутах жизни в Соединенных Штатах [Лахман 2016: 17–18].
Про последние пять минут жизни в России можно сказать, наверное, то же самое. Сегодня мы получаем все больше узкоспециализированной информации о нашей стране, но по-прежнему блуждаем в потемках при попытке понять суть того исторического пути России, который привел нас через века именно в такое общество.
Иронию Лахмана (наряду с моим дополнением) не следует воспринимать как отрицание важности исследований этих пяти минут, но, скорее, как предостережение от ухода в крайность. Грустно, когда целая наука занимается вопросом, при каких обстоятельствах грабят на улице отдельного человека, игнорируя вопрос, при каких обстоятельствах происходят революции, разоряющие целое общество. Более того, западные ученые, в принципе, могут, наверное, позволить себе игнорировать подобные проблемы, поскольку перед их странами они – вроде бы – уже не стоят. Но игнорирование исторической социологии, или по крайней мере малый интерес к ней, в российской науке выглядит весьма странно, если принять во внимание, что вопрос об опасности «цветных революций» различные политические силы трактуют сегодня в свою пользу, практически не ссылаясь ни на какие серьезные исследования.
Но, может быть, историческая социология лишь дублирует то, чем занимаются историки, а потому в ней нет особой потребности? С точки зрения Лахмана, история и историческая социология – это разные (хотя и сближающиеся) науки. Для историков каждое событие конкретно. Это определяется тем, как их готовят к научной работе в молодости и тем, как они привыкли вести свои исследования. У историков нет привычки работать с общими понятиями. Например, Французская революция для них уже тем отличается от Китайской, что произошла в другой стране и в другую эпоху [Там же: 24–25]. Историк легко приведет множество различий между революциями, сочтет, что все обобщения поверхностны и что они ведут не к научным исследованиям иного рода, а к публицистике. То, что для специалиста в области исторической социологии является попыткой ответить на актуальные вопросы, волнующие общество, для историка оказывается недопустимым упрощением проблемы. Естественно, историк может отойти от своей «конкретики» и погрузиться в историческую социологию, если заинтересуется соответствующими вопросами (и таких случаев трансформации научных интересов немало), но тогда ему придется использовать непривычные методы работы и, возможно, терпеть косые взгляды некоторых коллег.