Страница 2 из 16
– Хорошо хоть, фамилия мамина, – жаловался он другу Саше. – «Савельев» звучит прилично.
Саша соглашался, и они с Максимом выдумывали страшные фамилии, которые могли достаться ему от отца. Больше всего им нравился вариант «Японакабасеткин». Настоящей фамилии отца Максим не знал.
Мама говорила, что он напрасно возмущается, в их семье встречались имена и похуже Панкратовича.
Семья у Максима была большой. Его генеалогическое древо получилось самым разветвлённым из всех сорока древ в классе. Это отметил даже учитель истории.
Ветвь дедушки, Виктора Степановича, была длинной, до четвёртого колена. Она начиналась с Петра Ивановича – прапрадедушки Максима. Он родился в 1886 году и всю жизнь работал волгарём, то есть судовым рабочим на грузовых баржах, ходивших по Волге. Пётр Иванович женился на татарке Айгуль Фаритовне. Этим, пожалуй, ограничивалось национальное разнообразие Савельевых. Ветвь Дамбаевых, по бабушке, была интереснее. Дулма Баировна, бабушка Максима, была буряткой по отцу и украинкой по матери. Её первым мужем стал тувинец. От их брака осталась дочь со странным тувинским именем Айкыс. Вторым мужем стал Виктор Степанович – дедушка Максима.
– Почему же я русский? – спросил Максим, просматривая генеалогическое древо и вновь удивляясь тому, что даже прабабушка, обозначенная украинкой, родилась в белорусском Гродно.
– Не знаю, – мама пожала плечами. – Наверное, эта мешанина и делает тебя русским.
Семья Максима собиралась вместе только на Новый год, в квартире Виктора Степановича. Собираться чаще им мешало расстояние. Почти все жили в разных городах. Даже бабушка Дулма Баировна жила отдельно от дедушки, в Улан-Удэ. Их младшая дочь – тётя Таня – и вовсе женилась на французе и переехала в далёкий городок с чудаковатым названием Ла-Сен-сюр-Мер.
– Не женилась, а вышла замуж, – всякий раз поправлял Максима дедушка.
Этого Нового года Максим ждал с особенным волнением: к ним в гости собиралась тётя Ай-кыс. Можно похвастать перед друзьями – показать им паспорт тёти, чтобы они наконец поверили рассказам о её полном имени: «Ооржак Ай-кыс Алдын-ооловна».
– Она тоже русская? – не унимался Максим.
– Откуда я знаю, – устало отмахивалась мама. Потом добавляла:
– Русская, русская. Все мы давно русские.
Новый год проходил спокойно. На три дня Дамбаевы и Савельевы забывали о ругани, которая была ещё одной причиной того, что семья не собиралась чаще. Даже на расстоянии все были недовольны друг другом, и любая встреча, кроме новогодней, заканчивалась размолвкой.
В канун праздника дедушка поругался с мамой – узнал, что Максима, заболевшего воспалением лёгких, не положили в больницу. Ирина Викторовна полностью доверила лечение тибетскому врачу. Дедушку возмутила сама личность врача, но, чтобы объяснить это, придётся заглянуть в годы, когда Максим был ещё маленьким.
За последние десять лет у его мамы было три мужа. В официальный брак она не вступала, но отчего-то называла их именно мужьями. Первого Максим помнил смутно. Из маминых слов знал только, что они жили бедно.
Мама и её первый муж собирали черемшу, плели корзинки и туески[3], лепили из глины нерпят и продавали всё это на вокзале. Заработка едва хватало на еду. В садик Максима отводили длинным, кружным путём – отправившись напрямик, они бы неизбежно попали на рынок, а там Максим канючил сметану. Денег на сметану не хватало.
Ирина Викторовна хотела жить самостоятельно и помощи ни у кого не просила. Однако, расставшись с первым мужем, переехала к родителям. Дедушка тогда жил с бабушкой и младшей дочерью. Дулму Баировну поразило, что по ночам Максим пробирался на кухню – таскал сухари из сухарницы, прятал их под подушку, а потом тихонько грыз. Его кровать всегда была полна крошек. Бабушка объясняла ему, что он может есть сухари когда захочет, может даже окунать их в сметану. Максим так и делал, но всё равно держал небольшой запас под подушкой.
Следующим мужем стал Слава. Максим с мамой переехали к нему в центр Иркутска – в деревянный дом, где Слава снимал комнату, до потолка уставленную стопками книг. Шкафов в ней не было, одежду складывали в картонные коробки Premium bananas.
Слава увлёк Ирину Викторовну буддизмом. В комнате курились благовония, звучали мантры[4] и горловые песни Славиных друзей. Максим пытался им подражать, но, по словам мамы, у него скорее получались гневные хрипы толстого суслика. Здесь же, в комнате, останавливались ламы[5] —«учителя» из Индии, Бутана и Непала. Они были молодыми, но о них заботились как о почтенных старцах: уложив на матрас, окружали фруктами, окуривали чабрецом, по первому слову несли чай с молоком и сладости. Мама массировала им ступни и просила Максима не шуметь – учителям нужно было отдохнуть перед лекцией.
Затем начались выезды на буддийские учения в Бурятию. Мама брала Максима с собой. Он радовался этому, потому что ученики несли ламам подношения из пряников, халвы и цампы[6]. Сами ламы всё это съесть не могли, и детям разрешалось забрать часть подношений себе.
Максим зачарованно следил за тем, как мама вместе с другими учениками простирается перед ламой, как повязывает на голову красную повязку и, сидя по-турецки, неспешно раскачивается в ритме таинственных бормотаний.
Мама не объяснила, почему рассталась со Славой. Просто сказала Максиму, что нужно собрать игрушки и готовиться к переезду. Они опять вернулись к дедушке.
Виктора Степановича раздражали словечки, которые Максим перенял от Славы. Он вздрагивал, услышав от внука «хужее», «иначе» с ударением на первый слог, «япона мать» или «лютое адище». Максиму нравилась реакция дедушки, и он старался почаще «выражаться» в его присутствии. Вскоре пришлось от этого отказаться. Единственным словечком от Славы осталось бурятское «хамааугуй», означавшее «мне всё равно». Виктор Степанович считал, что говорить так неприлично, но молчал, ведь и сам порой говорил по-бурятски «Садхалан, баярла», то есть «Спасибо, я наелся». Как настоящий бурят, похлопывал себя по животу и веселил окружающих. Бабушка потихоньку от него говорила внуку, что настоящее «спасибо» по-бурятски – это отрыжка:
– Чем громче, тем лучше!
Третьим отчимом Максима стал Никита – эмчи-лама, то есть доктор тибетской медицины. Он окончил сельский университет Даши Чойнхорлйн[7] и с тех пор занимался исключительно врачеванием. Ирина Викторовна с сыном переехали к нему в Улан-Удэ.
Возвратившись из школы, Максим следил за тем, как отчим принимает посетителей. Никита прикладывал к их запястью три пальца, слушал пульс и так определял, чем они больны. Если болезнь пряталась и не желала говорить о себе в биении сердца, Никита отправлял посетителя в городскую больницу за рентгеном или анализом крови. Поставив диагноз, назначал травное лечение. В праздничные дни он по лунному календарю высчитывал, каким цветом делать обереги хий мори́ны – буддийские флажки с изображением коня.
По всей квартире эмчи-ламы были развешаны сохнущие травы, свиные жёлчные пузыри, коровьи жилы и оленьи рога. Максим затаённо ходил под ними, представляя, что попал в пещеру горного тролля. Всюду стояли баночки с порошками, орехами и самодельными пилюлями. В больших канистрах хранились растения, названия которых Максим старательно вычитывал – надеялся найти среди них волшебные. В морозильнике, в одной камере с пельменями, неизменно лежал поднос с вымороженной свиной кровью, больше похожей на взрыхлённую почву.
Летом и осенью эмчи-лама на осликах уезжал в Баргузинскую долину собирать травы и коренья. Брал с собой Максима, если тому не мешали школьные занятия. Мама оставалась в Улан-Удэ, работала продавщицей в промтоварном магазине.
Ночёвки под открытым небом в холмистой степи нравились Максиму, несмотря на то что Никита за любую провинность порол его крапивой. Порол сильно, но без страсти. Максим плакал тихо, без криков.
3
Туесо́к – цилиндрический берестяной короб с плотно прилегающей крышкой. В нём можно хранить крупу, чай, а также мёд, квас и многое другое.
4
Ма́нтра – сочетание нескольких звуков или слов на санскрите, которые произносятся в процессе медитации. Используется для погружения в состояние покоя. Считается, что точное воспроизведение звуков мантры помогает в развитии ума.
5
Ла́ма – тибетский вариант санскритского слова «гуру», то есть духовный наставник, или Учитель. В Монголии и Бурятии стал использоваться применительно ко всем духовным лицам, в то время как изначально означал духовных лиц, прошедших курс монастырского обучения или достигших исключительного развития.
6
Цампа – традиционное тибетское блюдо из ячменной муки, смешанной с маслом из молока яка. Хранится в виде спрессованных шариков.
7
Буддийский университет Даши Чойнхорлйн им. Дамба Даржа Заяева называют сельским, так как он был открыт в Бурятии при Иволгинском дацане в селе Верхняя Йволга в 1991 году. В настоящий момент в университете открыты четыре факультета: философский, тантрический, медицинский, иконографический. Студенты (хувараки) живут и учатся на территории Иволгинского дацана. Обучение бесплатное. Сроки обучения – от 5 до 8 лет. По окончании обучения хувараки получают официальные дипломы о высшем образовании.