Страница 1 из 2

Безумный день профессора Канта

Монген Жан-Поль

Жан-Поль Монген

В конце XVIII века Кёнигсберг был тихим заштатным городком в Восточной Пруссии. В центре его громоздился старинный замок с башнями – пристанище сов и нескольких заключённых, скучающих в полутёмных камерах. Когда-то это поселение основали рыцари Тевтонского ордена, но былая слава его давно померкла, и теперь оно мало чем отличалось от других сонных провинциальных городов.

Закат в Кёнигсберге не привлёк бы нашего внимания, равно как и возвращающийся домой прохожий, за спиной которого раскинулась бескрайняя угрюмая польская равнина, если бы этот прохожий не был самим профессором Иммануилом Кантом.

Возможно, Бог сотворил Иммануила Канта в тот день, когда Ему не с кем было сыграть в шахматы.

Надо заметить, что Кант не был азартным человеком и не любил игры. Отчасти по этой причине он стал профессором философии в Кёнигсберге. Его молодой собрат Мартин Хайдеггер, тоже любитель польской равнины, так охарактеризовал жизнь философа: «Кант родился, работал и умер». «В Кёнигсберге», – добавим мы.

Едва за окном забрезжило ясное летнее утро, Лампе, слуга Канта, бесцеремонно вторгся в комнату, где профессор, закутавшись в одеяло, спал сном без сновидений.

– Подъём! – скомандовал Лампе своему хозяину.

Лампе, старый прусский солдат, был грубоват и прямолинеен. Зато каждое утро с завидной пунктуальностью он будил профессора ровно без пяти минут пять, и это главное! Иммануил Кант молча вставал с постели, давал себя побрить и покорно ждал, пока Лампе напудрит парик. Под панталонами у профессора скрывалась хитроумная система подвязок, позволявшая крови циркулировать без перебоев. Лента, охватывающая чулки, проходила через два снабжённых пружинами цилиндра, которые были укреплены на бёдрах. Одевшись, Кант заводил часы и с достоинством удалялся в кабинет: там он, покуривая трубку, разбирал корреспонденцию и писал письма.

Расположившись возле печки, напротив окна с видом на башню старинного замка, профессор Кант первым делом отвечал на новомодную чепуху. Надо сказать, что от чтения газет у профессора часто случались запоры, а в последнее время печатное слово нередко выводило его из себя. Но на сей раз прочитанное перешло все пределы! Какой-то шведский чудак уверял, что умеет предсказывать будущее и общается с мёртвыми.

Так называемый учёный Сведенборг рассказывал всем, кто был готов его слушать, как он беседует с призраками. Взять, например, вдову голландского посланника: ясновидящий помог ей найти затерявшуюся квитанцию о погашении долга ювелиру. Пройдоха требовал у несчастной женщины деньги, хотя покойный муж расплатился с ним ещё за семь месяцев до того, как отошёл в мир иной.

– Вот увидите, как я разделаюсь с этим призраком летающего голландца… – бормотал Кант.

– И всё ради науки, ради того, чтобы покончить с предрассудками и суевериями и распространить свет разума, – столько самоотречения и самопожертвования… и вдобавок приходится читать про всяких шарлатанов! – размышлял наш герой. – Как будто призрак способен воздействовать на предметы! Словно наш мир – это призрачный бред!

Одним росчерком пера профессор Кант свёл счёты со шведом Сведенборгом и его видениями.

«Такого рода явления бесполезны, – писал он, – они приводят к многочисленным затруднениям, и их часто разоблачают как заурядные надувательства, возникающие в силу чрезмерной доверчивости публики к ясновидцам. Я лично не считаю нужным и должным бояться кладбища. Единственные пророки, которые мне известны, созидают будущее», – заключил Кант не без ехидства.

История сделала из Иммануила Канта печального персонажа. В мрачных стенах его жилища ни разу не звучал задорный женский смех. Казалось, они охраняли суровое одиночество философа.

Жизнь профессора была неотделима от работы. В те минуты, когда Кант мастерски восстанавливал империю разума, как это было сегодня утром, он не мог сдержать пьянящего возбуждения.

Убедившись, что никто не намерен его беспокоить, Кант пустился в пляс, кружа вокруг астролябии. В сущности, ничто так не радовало профессора, как точность инструмента: подкручиванием стрелок приводились в движение малые планеты, и можно было вычислить будущее положение небесных тел.

– Вот что такое наука, – рассуждал Кант. – Каждый день мы наблюдаем восход и закат Солнца, и у нас создаётся впечатление, будто это светило вращается вокруг Земли. Но Николай Коперник доказал, что Земля делает обороты вокруг Солнца!

Его не обманул опыт пассивного созерцателя. Более того, он создал гелеоцентрическую систему мира и рассчитал движение звёзд. Своими исследованиями он учинил космосу допрос, как судья, вытягивающий показания из свидетелей.

Коперник сам придумал правила познания природы и определил предмет научного изучения!

В центре Вселенной помещается Солнце, а не Земля. В центре знания помещается мой разум, а не предмет изучения… Это настоящая революция!

Но безудержное веселье овладело профессором лишь на короткий миг. Посреди антраша Кант заметил на своём столе письмо, поначалу ускользнувшее от его внимания, – на конверте аккуратным почерком было выведено его имя. Предчувствуя, что все планы на день рискуют пойти прахом, Кант зашагал взад и вперёд по комнате, а затем погрузился в долгие размышления.

Чем бы вскрыть изящный конверт, от которого исходит тонкий аромат духов? Ясное дело, нож для бумаги, сотворённый его разумом, казался здесь неуместным. Вот в чём загвоздка!