Страница 1 из 2
Дмитрий Рутор
Поцелуй по стеклу
Больно рано виски побелели,
Словно первый ноябрьский снег.
Что покрыл городские аллеи,
И афиш что‑то новых нет…
Так пусты без людей тротуары,
Лишь один, без забот и хлопот,
Ловит пастью снег пёс старый,
С ним беззубый собаковод.
Утону в этом матовом сумраке,
Выдыхая рассеянно дым.
Из‑за туч смотрит месяц с ножом в руке,
Как и я, словно кем‑то гоним.
Так застыну на месте как дерево,
Весь обсыпанный белой сурьмой,
Стылый ветер с промерзшего берега,
Грудь пронзит мне холодной стрелой.
Тихо кроны тополей колышет ветер,
Тает в сумерках пустой речной вокзал,
Я тебя, тебя с другим сегодня встретил,
Ненароком… Просто мельком увидал.
А потом блуждал в безлюдных переулках,
Трогал стены из холодных кирпичей…
Видел двери и стучало сердце гулко,
Так хотел войти, но не было ключей…
И в надежде возвратить назад частицу
Сердца моего, что ты с собой взяла,
Стал в безумии души своей убийцей,
И покрыла разум ледяная мгла.
И теперь, когда другую ненароком
Называю вдруг я именем твоим,
Не жалею об утраченном нисколько.
Счастлив я. Ведь я любил, и был любим.
Не согреет нас зимы бездушной солнце,
Лишь осветит крыши пламенем зари.
И проснувшись слышал я, как гулко бьется
Сердце, в недрах нашей Матери‑Земли…
Это чуткое вместительное сердце
Не моё, увы, стучит с ним в унисон.
Я как зек, в позорных вертухайских берцах,
Что запрыгнул в проезжающий вагон.
Ты всю ночь мои перебирала письма,
Всё искала тайный смысл между строк.
А под утро тишину прорезал выстрел,
Пробка в стену, никотин, вина глоток…
Ты – моя разочарованная стерва,
А быть может, даже вовсе не моя.
Ну ответь, какого хуя треплешь нервы,
На запястье побрякушками звеня.
Расточила осень всё свое богатство,
Словно нищие, деревья тянут ветки.
Ей приходится опять бросаться в блядство,
Так бывает и у женщины нередко…
Сядет НОЧЬЮ, в скорый поезд с чемоданом,
Растворяя в голове остатки мыслей,
Будет пить одна, в вагоне‑ресторане,
Счёт несут, а в кошельке гнилые листья.
Исподлобья смотрит так подобострастно,
Было время, ведь была шикарной дамой.
Осень! Ты – моё несбывшееся счастье,
Осень! Ты – моя ноябрьская драма.
И вот опять сияющее утро,
Кровать как плот, и тянет от окна…
Мне каждой ночью больно почему‑то,
Ору во сне, а на дворе весна…
Хотя в календаре другое дело.
Детей оденем поровну с женой…
Сын скажет: «Папа, речка обмелела»,
И дочка просит взять ее с собой…
Пойдем все вместе дружною гурьбою,
И колокольчиком звенит счастливый смех.
Как мог я не ценить своё, родное? –
Тех, кто сегодня для меня дороже всех?
Уходят холода – февральские окошки,
Сегодня мне как никому беречь тепло…
Глаза от радости прикрою на немножко,
Глаза открою: я один, кровать, стекло…
Да, это сон и мне в лицо судьба смеется,
Нелепым филином, сидящим на плече.
Жена ушла, и больше не вернется,
Я понял все, в ответ услышав: «А зачем?»
Не самый худший вариант – воскресный папа.
И дети помнят, но уже совсем не то…
Вернулась мода на фланелевые шляпы,
Не выходил из моды circus shapito…
За домом клен с поникшей головой,
Как будто плачет по не выпавшему снегу.
Как это пошло – грязь месить зимой,
Но я так счастлив, что родился человеком…
Пусть мне в залитых памятью дворах,
Ходить бесцельно, ночью до рассвета…
Ты сзади подойдешь с улыбкой на губах,
Обнимешь так, как обнимает лето…
Все как тогда: стена из кирпичей,
Болит в груди, и я вздохну украдкой…
Пишу стихи при свете фонарей,
Увы, в моем запасе слов нехватка…
Как будто ветер обломал одно крыло,
Оставив право мне летать лишь по спирали…
И я иду вперед невзгодам всем назло,
В туманные сиреневые дали…
Из витрины смотрит на меня
Грустный человек с потухшим взглядом.
Вспоминают очи жар огня
Цвета янтаря Калининграда…
А теперь уж нету ничего,
Только пепла нищенская горстка.
Горизонт сгорает как письмо,
Тлеет между пальцев папироска…
Уходя ты выключила свет,
Сокращая комнаты пространство.
Силясь у судьбы узнать ответ,
Я забыл как важно постоянство.
Закружившись в хороводе дня,
Позабыл как мало счастью надо.
Из витрины смотрит на меня
Грустный человек с потухшим взглядом.
Стол придвинутый к окну,
С полинявшей скатертью.
Я ведь ждал её одну,
Заходи, не заперто…
Но пришла ко мне, увы,
Не она… Другая
С терпким запахом травы,
Здрасте… Я вас знаю?
Под одеждой у тебя
Синяки от пальцев.
Не бывает не любя,
У пиздострадальцев…
Только для иных любить,
Как просить на паперти.
Надо ж было стол накрыть,
Полинявшей скатертью…
Ведомый жаждой всё забыть,
Я словно шлейф за пароходом.
Сквозь звезд неоновую прыть,
Плыву, разбрызгивая воду…
В ней отражения миров,
Хрустальных капель микрокосмос.
Лишь небо знает силу слов…
Кричи в него, пока не поздно…
Сегодня вера в чудеса
Давно забытое искусство.
И теплый свет в твоих глазах,
Как нож мои кромсает чувства…
Тебе неведомо оно,
Пускай, так будет всем спокойно…
Ты – черно‑белое кино.
Смотрю: и мне почти не больно.
Понятно все… И диск луны
Дрожит, как дева перед случкой…
И в царство водной глубины,
Я, уходя, машу Вам ручкой…
А я стоял совсем один
В конце пустой аллеи,
Туман густой, почти как дым,
И листья пламенеют…
Они окрасились как кровь, чтоб обернуться в прах,
Затем, чтобы весною вновь возникнуть на ветвях…
Смотрите, в серой вышине как двести лет назад,
Как в детском безмятежном сне,
Мне журавли кричат…
Они чисты. И потому нас не возьмут с собой,
Погрязших в море суеты,
Убитых суетой…
Человеку положен свет,
И тепло для замерзших рук.
Как подарок, ведь он Человек,
А не просто одно из двух.
Человеку отмерен век,
На вопросы ответ чтоб найти…
Возвратиться к истоку рек,
И дорогу свою пройти…
Если все‑таки он Человек,
А не просто одно из двух,
Не забыть его людям вовек,
Будет в памяти жить его дух.
Воспоет его в песне поэт,
И откликнутся чьи‑то сердца.
Тьма отступит и юный рассвет,
Нежной дланью коснется лица.