Страница 2 из 7
Соскользнуть с берега и плыть в расширяющемся потоке нашей истории, вновь озаренной звездами в тайне взаимной любви, которую мы храним в ночи…
Человек, который пишет эту книгу, – настоящий мужчина. Я был глубоко тронут, прочитав, как Сэнди говорил обо мне в этой великолепной автобиографии. Я краснею, обнаружив себя в его творении. Мой друг – это золотой стандарт порядочности. Я стараюсь быть его кантором[7], таллисом[8], который оберегает его.
1
День и ночь
Незнакомец в поезде
Я сел в поезд и положил перед собой чемодан. В городе было очень холодно. Ледяной воздух ворвался в вагон, словно приведение, и заставил меня плотнее закутаться в куртку. Раздался гудок, и поезд плавно, словно по воздуху, тронулся с места. От Нью-Йорка на север до Олбани восемь часов езды, потом на запад до Сиракуз и Рочестера и, наконец, до Буффало на восточном берегу озера Эри.
Мой разум обратился внутрь. Закрылась дверь между моим настоящим и будущим, которое до недавнего времени представлялось довольно ясным. Все еще был день, но для меня свет померк, я видел только облака и что-то похожее на кружащийся снег. Мне было очень тревожно: зрение все еще не пришло в норму и довольно быстро ухудшалось в последние месяцы. Я держал чемодан перед собой, как щит. Я обычно в шутку засовывал свою младшую сестру в него, когда мы играли. Но сейчас я молча заплакал.
Подошел мужчина и спросил, можно ли ему сесть напротив меня, хотя вагон был почти пуст. Я хотел отказать, но ответил «да». Меня учили быть вежливым со старшими, а по его голосу я понял, что он лет на двадцать-тридцать старше меня. Через некоторое время он спросил, почему я плачу.
– Ничего страшного, – ответил я.
– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил он.
– Нет, сэр.
– Я врач, – настаивал он. – Вы больны?
– Нет. Ну, вроде того.
– Я хирург-ортопед. Был в городе на конференции.
– О, у меня просто проблема с глазами. Аллергия.
– Ах. Ну, я заметил, что они слезятся.
Смущенный и немного встревоженный, я вытер глаза.
– На этом съезде, – продолжал доктор, – было столько ортопедов, сколько никогда не увидишь в одном месте. У врачей моей специальности плохая репутация. Говорят, мы мясники. Но дело совсем не в этом. Да, мы занимаемся в том числе и грубой работой. Но с развитием технологий она становится более тонкой. Дело ведь не только в починке сломанных костей.
Я НЕ ХОТЕЛ СПРАШИВАТЬ ВРАЧА, ЗНАЕТ ЛИ ОН ЧТО-НИБУДЬ О ТОМ, КАК ЛЕЧАТ ГЛАЗА – НА САМОМ ДЕЛЕ Я НЕ ВЕРИЛ, ЧТО МОИ ГЛАЗА БОЛЬНЫ. НО ОНИ ЯВНО НАХОДИЛИСЬ В ОПАСНОСТИ. (НА САМОМ ДЕЛЕ ОНИ УМИРАЛИ.)
Ортопед продолжал:
– Моя жена не любит, когда я уезжаю. Она ужасно волнуется.
Я молча кивнул: «Да».
– У тебя есть девушка?
– Да.
– Как ее зовут?
– Сью.
– Какое милое имя. Она живет в Буффало или в Нью-Йорке?
– В Буффало. С родителями.
– Она еще учится?
– Да.
– Вот и славно. Хотя, наверное, тяжело быть вдали от своей любимой.
Я вспомнил все письма, которые мы писали друг другу.
– Да, – отозвался я, – это трудно.
– Ты уверен, что все в порядке? У тебя глаза покраснели и слегка припухли.
Я ощутил, как доктор придвинулся поближе, чтобы рассмотреть мое лицо. Я чувствовал себя уродливым и пристыженным. Не раздумывая, я толкнул свой чемодан коленом, чтобы увеличить расстояние между нами.
Поезд шел теперь по сельской местности вдоль Гудзона в сторону Олбани. Мы находились вне времени. Деревенский воздух должен быть освежающим, но окна закрыты. Земля, насколько я мог видеть, была покрыта снегом и, казалось, простиралась бесконечно далеко.
Доктор достал бутерброд с арахисовым маслом и желе. Маленький пакетик цельного молока. Сладкое печенье. Я уловил все эти запахи и, хотя все еще был уверен, что моя проблема будет решена, все равно задавался вопросом, улучшатся ли у меня обоняние или мышление. Я только что бросил университет в середине выпускного курса, не сдав экзамены. Мои оценки будут ужасны, но, возможно, найдется какой-то выход, поскольку у моей проблемы с глазами, безусловно, есть медицинское объяснение. И она, конечно, излечима. Нужно будет просто получить медицинскую справку.
Еще я беспокоился о маме и своих близких. Отец умер, когда я был еще совсем маленьким мальчиком, и мне пришлось стать главой семьи. Хотя мать снова вышла замуж, я чувствовал – а точнее знал, – что все в семье смотрят на меня снизу вверх, и прекрасно понимал, что должен быть сильным. Но этот последний эпизод нарушил все планы. Я еще не сказал маме, как все плохо, но по возвращении домой мне придется это сделать. Возможно, я просто скажу ей прямо, что временно потерял зрение, но, похоже, все возвращается в норму. По крайней мере, я на это надеялся.
– Я бы предложил тебе свой обед, – сказал врач, когда поезд тронулся, – но не уверен, что ты его примешь.
– Нет, нет, спасибо, – отказался я.
Я не стал спрашивать доктора, почему он думает, что я не приму обед.
– У тебя есть что-нибудь поесть? Перекусить? Шоколадный батончик? Я думаю, ты можешь купить его, если захочешь. Они продаются в поезде.
Я знал об этом, но мне не хотелось вставать и идти по проходам.
ЗРЕНИЕ ВСЕ ЕЩЕ БЫЛО ДОВОЛЬНО МУТНЫМ. НА ДУШЕ БЫЛО ТЯЖЕЛО. ЭТА КРАЙНЯЯ ФИЗИЧЕСКАЯ ОСТОРОЖНОСТЬ ПОКАЗАЛАСЬ МНЕ ПОЗОРНОЙ.
– Мне не нравится, когда молодой человек голодает, – настаивал доктор.
– Я не голоден, сэр. Вообще-то я в порядке. Спасибо.
– И все же…
– Правда, все в норме.
Доктор отломил половину печенья.
– Вот, – сказал он, – возьми половину. Я не могу видеть, как ты сидишь голодным.
– Нет, не надо, – возражал я. Появилось ощущение, будто в горле что-то застряло.
– Пожалуйста, – продолжал доктор. – У меня есть сын. Меня бы ужасно расстроило, если бы он голодал. Это такая долгая поездка. И я вижу, что ты собирался в спешке.
– Я в порядке, сэр. Все хорошо.
– Пожалуйста, – повторил врач, и в этой последней просьбе слышалось отчаяние.
Я не ответил, но он наклонился вперед, держа в руках половину печенья. Я почувствовал это и не смог удержаться, чтобы тоже не наклониться немного вперед, прижав длинные ноги к чемодану. Я открыл рот, и доктор положил туда печенье. Я откусил кусочек – сладость казалась почти невыносимой. Желудок был совершенно пуст, и сахар в печенье, как только я проглотил его, моментально подействовал. Я чувствовал себя так, словно пробежал длинную дистанцию и теперь был дома, расслабленный, мышцы ныли, но это была приятная боль.
Доктор взял мою руку, раскрыл ее, положил остаток печенья на ладонь и сомкнул мои пальцы вокруг него.
– Пожалуйста, доедай, – сказал он. – Если бы ты был моим сыном, мне бы этого очень хотелось. Мне будет плохо, если ты откажешься. Я хотел бы, чтобы мой мальчик поступил именно так.
Я повиновался. Я был ужасно голоден и быстро съел остаток печенья. Меня охватила эйфория.
ГЛАЗА ГОРЕЛИ, И БЫЛО ТАКОЕ ЧУВСТВО, БУДТО КТО-ТО СМАЗАЛ ИХ МЕНТОЛОМ.
– Я рад, что ты поел, – сказал доктор.
– И я тоже.
– Еда – это великая вещь. На самом деле. Я врач и знаю это.
– Что со мной происходит? – спросил я.
– Не знаю, – ответил он, хотя это была явная ложь. – Я понимаю только, что кости растут, а потом перестают. Иногда они ломаются, а мы их сращиваем. Они обладают такой способностью. У них есть память. Тело помнит определенные вещи.
– У меня такое чувство, что я ничего не помню, – сказал я.
Подошел кондуктор и объявил, что поезд прибывает в Скенектади.
7
Кантор – в синагоге: главный певец псалмов.
8
Таллис – покрывало, надеваемое евреями во время утренней молитвы.
9
Артур Айра Гарфанкел – американский певец, актер, путешественник и писатель, с 1957 по 1970 год выступавший в дуэте с Полом Саймоном под названием Simon and Garfunkel. Все песни для этого проекта писал Саймон, основным вкладом Гарфанкела был его чистый, высокий голос.