Стратегия. Логика войны и мира

Значит, вопрос остается в силе: почему указанное вопиющее противоречие принимается столь охотно? Вдумайтесь в абсурдность подобного совета в любой области жизнедеятельности за пределами стратегии: «Если хочешь А, стремись к Б, его противоположности», то есть «если хочешь похудеть, ешь побольше», «если хочешь стать богатым, зарабатывай меньше»! Конечно, мы категорически отвергли бы такие наставления. Но в царстве стратегии, которое охватывает поведение людей и последствия их отношений в контексте фактических или возможных вооруженных конфликтов[3], мы научились принимать парадоксальные высказывания как обоснованные. Нагляднейшим примером здесь выступает понятие ядерного «сдерживания», настолько глубоко усвоенное в годы холодной войны, что многим ныне оно кажется прозой жизни. Чтобы защищаться, мы должны быть готовы напасть в любое время. Чтобы извлечь выгоду из ядерного оружия, нельзя им пользоваться, пусть изготовление и поддержание ядерного арсенала обходится недешево. Быть готовым к нападению ради «возмездия» – это доказательство мирных намерений, но возведение противоядерной защиты свидетельствует об агрессии, оно как минимум «провокативно», если исходить из общепринятых взглядов. Споры о безопасности в рамках ядерного сдерживания снова и снова разгорались во время холодной войны, и, конечно, возникало немало препирательств по всем отдельно взятым вопросам политики в области ядерного вооружения. Но явным парадоксам, составлявшим саму суть ядерного сдерживания, было суждено остаться незамеченными.

Здесь я намерен выдвинуть следующее положение: стратегия не просто включает в себя то или иное парадоксальное высказывание, вопиюще противоречивое, но признаваемое обоснованным; скорее, вся область стратегии пронизана парадоксальной логикой, принципиально отличной от обычной, «линейной» логики, которой мы руководствуемся во всех остальных областях жизни. Когда конфликт отсутствует или видится незначительным для производства и потребления, для коммерции и культуры, для социальных или семейных отношений и для согласованного управления[4], то есть когда борьба и конкуренция в большей или меньшей степени сдерживаются законами и обычаями, преобладает непротиворечивая линейная логика, суть которой составляет простой здравый смысл. С другой стороны, в области стратегии, где человеческие отношения обусловлены реальным или возможным вооруженными конфликтами, действует совсем другая логика, обыкновенно нарушающая ординарную линейную логику за счет объединения и переосмысления противоположностей. Потому-то и вознаграждается парадоксальное поведение, а обычные линейно-логические действия отвергаются; последствия бывают курьезными и даже смертельно опасными.

Глава 1

Осознанное применение парадокса на войне

Рассмотрим обычный тактический выбор из разряда тех, которые часто встают на войне. Чтобы достичь цели, наступающее войско должно выбрать одну из двух дорог, хорошую и плохую: первая – широкая, прямая и вымощенная, тогда как вторая, грунтовая, узка и извилиста. Только в парадоксальном царстве стратегии вообще возможен такой выбор, ведь лишь на войне плохая дорога может оказаться хорошей именно потому, что она плоха и ее менее усиленно охраняют, а то и вовсе оставят без охраны. А вот хорошая дорога может оказаться плохой как раз потому, что она гораздо лучше, значит, именно по ней следует ожидать наступления противника и выставить там заслон. В этом случае парадоксальная логика стратегии стремится к крайности, полностью изменяя противоположности: А не движется к своей противоположности Б (например, подготовка к войне предположительно готовит мир), но в самом деле становится Б, а Б превращается в А.

В этом примере нет преувеличения. Напротив, парадоксальное предпочтение неэффективных методов действия, будь то приготовления, якобы незавершенные, нападения, якобы чрезмерно рискованные, сражения ночью или в скверную погоду, суть вполне обычные проявления тактической изобретательности, причем по причине, проистекающей из самой природы войны. Каждый отдельный элемент стратегии сам по себе может быть достаточно простым для хорошо обученного отряда – передислокация из одного места в другое, использование оружия способами, изученными сотни раз на тренировках, передача и выполнение четко сформулированных приказов, – однако совокупность всех этих простых действий может обрести предельную сложность при столкновении с живым врагом, который желает отразить любые поползновения неприятеля собственными силами и собственным умом.

Во-первых, имеются сугубо механические осложнения, которые возникают, когда действие наталкивается на противодействие неприятеля, как в морских сражениях эпохи парусных флота, когда каждая сторона пыталась бортовым залпом сокрушить носы или корпуса вражеских кораблей, или как в классической воздушной битве истребителей, когда каждый пилот стремится зайти в хвост противнику, или как постоянно происходит в наземной войне, когда сильные фронты отягощены слабыми флангами и еще более слабым тылом, что порождает взаимные попытки обойти с фланга и проникнуть за линию фронта. Думать быстрее врага, оказаться умнее в планировании действий – эти умения могут пригодиться (хотя, как мы увидим, хорошая тактика может сделаться плохой), но сами по себе они не в состоянии преодолеть элементарную сложность, обусловленную тем, что враг пользуется собственными силами, собственным смертоносным оружием, собственными умом и волей. При смертельной угрозе даже простейшее действие, усиливающее опасность, не будет выполнено до тех пор, пока комплекс таких «неосязаемых» составляющих, как личный боевой дух, сплоченность группы и лидерство, не возобладает над индивидуальным инстинктом выживания. Когда решающее значение всех этих неосязаемых составляющих в том, что происходит или не происходит, в конце концов осознается, тогда перед лицом живого и реагирующего врага исчезает всякая простота даже элементарных тактических действий.

Чтобы добиться преимущества над врагом, который неспособен отреагировать, будучи захваченным врасплох и не готовым, или хотя бы над таким врагом, который не может отреагировать своевременно и в полную силу, годятся любые парадоксальные решения. Вопреки общепринятому мнению относительно наилучшего и наиболее эффективного (скажем, короткий путь предпочтительнее длинного, дневной свет предпочтительнее ночной суматохи, тщательная подготовка предпочтительнее поспешной импровизации и т. д.), скверное решение порой принимается сознательно – в надежде на то, что подобный шаг будет неожиданным для врага и снизит его способность сопротивляться. Внезапность на войне может быть признана ровно тем, чем она и является: не просто одним преимуществом среди многих, наряду с материальным превосходством или лучшей исходной позицией, но, скорее, нарушением (пусть временным и частичным) всего предсказуемого содержания стратегии. Ведение войны против врага, который не реагирует (или, что более реалистично, в пределах пространства и времени, достигнутых благодаря внезапности), становится всего-навсего вопросом управления, настолько же простым на практике, насколько простым видится в теории каждый из его элементов.

На этот принцип ведения войны опирается одна из влиятельных доктрин военного дела[5], но совет принимать парадоксальные решения всякий раз, когда это возможно ради военных действий по «линии наименьших ожиданий», обычно игнорируют – и не без веских оснований.

Цена внезапности

За каждый парадоксальный выбор, сделанный ради того, чтобы застать врага врасплох, приходится платить, и нередко он по необходимости ведет к потере сил и ресурсов. В наземном бою более долгий или трудный путь утомляет живую силу, увеличивает износ транспортных средств и требует больших припасов; а если подход к месту сражения долог или затруднен, возрастает число отставших, которые не доберутся до поля боя в нужное время. Даже располагая наилучшими приборами ночного видения, ночью отряды не состоянии развертываться, передвигаться или пользоваться оружием так же эффективно, как днем, и потому какая-то (возможно, большая) часть наличных сил в ходе сражения может оказаться менее полезной или вовсе бездействовать. Точно так же ради того, чтобы опередить ожидания врага, который полагается на собственный расчет времени на подготовку, обычно нужны различные спонтанные решения и импровизации, мешающие полностью использовать живую силу и технику, которые в ином случае могли быть задействованы в сражении. Рассуждая более обобщенно, все формы маневрирования, то есть парадоксальных действий с целью обойти превосходящие силы врага и воспользоваться его слабостями, имеют свою цену, независимо от условий и природы сражения. (Слово «маневр» часто употребляют неверно, подразумевая простое передвижение сил. На самом деле никакого передвижения может и не быть, но действие будет парадоксальным, ведь враг готовится к отражению ожидаемой атаки.)

3

У стратегии множество определений, но ни одно из них не является полностью приемлемым. Под этим словом понимают и доктрину, и простой план, и описание какой-либо повседневной практики, и совокупность теорий. См. Приложение 1, где приводится ряд наиболее типичных определений стратегии.

4

Политика репрессий, напротив, всегда воинственна, даже если избегает кровопролития. Во всех своих проявлениях она напоминает военные действия, предлагает собственные версии нападения и обороны, набегов и ударов из засады. Как на настоящей войне, здесь важны соблюдение тайны и обман: полиция старается внедриться в диссидентские круги обманом, а для диссидентов тайна является залогом выживания, тогда как внезапность необходима для успеха любого предприятия.

5

См. теорию непрямых действий Б. Лиддел Гарта; его мысли на сей счет разбросаны по написанным им биографиям, книгам и статьям. Связное изложение этой теории см. в: Brian Bond, Liddell Hart (1977), стр. 37—613. (Рус. пер. основного труда Лиддел Гарта: Лиддел Гарт Б. Стратегия непрямых действий. М.: АСТ, 2003. – Примеч. перев.)