Крест

Галина Остапенко

Крест

Предисловие

Галину Владимировну Остапенко я знаю очень много лет – со времени работы в районной газете «Вперед», в которой я трудилась сорок два года. Активная, любознательная, видящая окружающий мир каким-то своим неординарным взглядом, она была внештатным сотрудником «районки» или как называли в давние годы – рабселькором. Были даже при газете специальные курсы. Но она больше развивалась самостоятельно, из года в год поражая всех своими материалами, а затем литературным творчеством. При газете зародилось литературное объединение «Радуга». Ее произведения печатались не только в нашей районной газете, но и в других газетах и журналах.

С 2003 года я перешла редактором в районную редакцию радиовещания, но работу в газете не оставила. Со своими произведениями Галина выступала и на волнах нашего радио. И каждый рассказ, каждая зарисовка не могли никого оставить равнодушными. Просто физически чувствовалось, что каждая строчка выстрадана, идет от самого сердца.

Все ее друзья и знакомые очень порадовались за Галину, когда с большими трудностями, но все же увидела свет ее книга «Крест». Я прочитала ее на одном дыхании, и долго не оставляло чувство потрясения. Казалось, столько лет знаю человека, и только теперь поняла, сколько ей пришлось пережить, перенести душевных и физических страданий и при этом остаться чутким, добрым, светлым человеком, умеющим сопереживать, понимать все тонкости человеческих взаимоотношений. Много лет Галина является членом Союза журналистов. Она заслужила это звание.

Главная часть книги «Крест» автобиографична. Но это не простое повествование или жалобы на свою судьбу. Нет! Это учебник, который учит, как надо оставаться сильной в любой ситуации, как уметь ценить то, что есть.

Несмотря на тяжелую болезнь, Галина Остапенко не перестает творить. Рождаются новые интересные рассказы, каждый из которых несет в себе какой-то урок, заставляет задуматься и поразмышлять. Именно такие произведения нужны сегодня людям, уставшим от засилья легковесных книг и журналов-однодневок. Надеюсь, что Галина порадует нас всех своим новым сборником. Мы его с нетерпением ждем!

Коптелова Татьяна Васильевна

Повесть

Белое детство

Девочка обнимала за шею отца и так горько плакала, что вызывала сочувствие всех пассажиров вагона. Мать сидела рядом и тихо успокаивала ее. Ей было года три, и она беспрестанно повторяла одни и те же слова: «Мамочка и папочка, не отдавайте меня чужим тетям! Я буду очень-очень вас слушаться! Не отдавайте меня, я люблю вас.». У отца по щекам текли слезы, и он не мог сказать ни слова, только еще крепче прижимал к себе дочку. Это была я. Даже сейчас, по прошествии многих лет эта картина разрывает мне душу. А тогда …

Меня привезли в большое казенное здание. Маме дали детское белье белого цвета, она отдала тётям какие-то бумаги и стала меня переодевать. Одежда была чужой и холодной. Чувствуя, что сейчас произойдёт что-то страшное, я вцепилась в маму. Изо всех сил обняла её за шею и умоляла уехать обратно домой. С силой меня оторвали от родного человека. Чужая тётя в холодном белом халате взяла меня на руки и унесла за стеклянную дверь. А я смотрела только туда, где остались родные мне люди. Мне казалось, что всё это сейчас кончится, что откроется, ставшая враждебной для меня дверь, и я снова буду в объятиях моих милых родителей. А они, бедные, смотрели на меня сквозь застеклённый барьер и оба рыдали. Но тут тётя махнула им рукой, давая знак, чтобы они ушли. А мы оказались в большом помещении. В комнате было много железных коек с бортиками, которые стояли в два ряда. В одном углу находился большой черный рояль. У стены стоял шкаф с игрушками и около него стол. Все было белым. Белые стены, потолок, белые шторы на окнах, белые кровати, чужие тети и дяди в белых халатах и шапочках. Только рояль выделялся черным пятном на этой белизне. Комнату называли палатой.

Меня положили в свободную кроватку и сказали, что с этого времени мне нельзя вставать. Нельзя было не только ходить, но даже сидеть, даже поворачиваться на бок. Я ничего не понимала. Почему меня здесь оставили папа и мама. Почему мне нельзя ходить, когда я не могла усидеть на одном месте ни минуты, почему меня окружает все чужое?

Мое бедное сердечко разрывалось на части, душа моя рыдала от горя. Все мое существо вдруг обратилось в комочек протеста. Я стала кричать, нет – орать во все горло! Сначала меня успокаивали, уговаривали, приводили в пример детей, которые лежали на койках и внимательно следили за мной. Потом всем это надоело, и они оставили меня в покое. Я охрипла, но не успокоилась. С головой залезла под одеяло и плакала там. А перед глазами у меня стояли мои родные мама и папа.

Когда настало время обеда, стали разносить еду. Каждому ребёнку на грудь постилали полотенце, ставили на него чашку с супом и давали ложку. Дети ловко управлялись с обедом, не обливаясь ни супом, ни компотом. А у меня пропал аппетит. Все мои мысли были дома. Горькие слёзы заменяли мне обед, и ужин, и завтрак. Воспитатель и сёстры пытались кормить меня силой, но у них ничего не получалось, всё чужое вызывало во мне тошноту и рвоту, всё было непривычным, холодным, чужим.

Потом пошли обследования. Брали разные анализы, делали рентген. Доктора осматривали ежедневно. Через несколько дней я оказалась в холодном помещении. Там меня положили на живот и стали обклеивать мокрыми бинтами. Перед этим я была острижена наголо под машинку, как и все дети, которые находились вместе со мной. Невозможно было разобрать, кто мальчик, а кто девочка, все были «лысые». Потом этот мокрый «панцирь» сняли и понесли сушить. Через несколько дней принесли это «чудовище» и меня уложили в него, покрыв изнутри только одной простыней. Эта жёсткая «раковина» называлась гипсовой кроваткой. В ней мне предстояло провести долгие пять лет. Но я была слишком мала, чтобы осознавать всю тяжесть положения. Со мной радом находились такие же дети. Кто-то выписывался, иногда поступали новенькие. И я стала постепенно привыкать к совершенно чуждой, противоестественной жизни без мамы, без папы, без всех, кто меня любил, баловал и ласкал.

Очень медленно душа моя успокаивалась. Но восставала против того, что приходилось лежать без движений. Это для проворного существа было невыносимо. Поэтому я снова и снова вставала, прыгала на кровати, баловалась, как любой ребенок в трёхлетнем возрасте. Однажды и надолго пришлось узнать, что такое фиксатор. Это совсем не химическое вещество, которое используется в фотографии.

Фиксатор – это довольно широкий и крепкий ремень, которым нас привязывали (фиксировали) к нашим кроватям. При этом не только вставать, но даже пошевелиться было невозможно. Привязывали нас на уровне груди и ноги. Это было мучительной пыткой. Но сейчас я понимаю, что таким образом маленьких непосед, страдающих тяжелым недугом, приучали к длительному постельному режиму.

Костный туберкулез – такой диагноз поставили мне доктора. В то время, в 50-х годах прошлого двадцатого века антибиотики только-только начали появляться. Стрептомицина, который недавно был открыт, не хватало. Основным лечением этого тяжелого заболевания был строгий постельный режим и общеукрепляющие препараты. Это сейчас большой выбор сильнодействующих противотуберкулезных препаратов помогает намного сокращать срок пребывания в санаториях и диспансерах. А тогда… Я лежала в жесткой гипсовой кроватке, привязанная фиксатором, и не знала, сколько же мне отмерено жить в таком положении. Постепенно я стала такой же, как и все дети, которые лечились в этом, костнотуберкулезном санатории города Владимира. Утром, в одно и то же время начинались гигиенические процедуры. Няня подходила к каждому с тазиком и кувшином воды. И я научилась умываться лёжа. Лёжа, мы делали всё: кушали, играли. Утром медицинские сестры «перестилали» нас. Это выглядело так: каждого ребенка на руках выкладывали из кровати на стол на живот. Просматривали спинку, нет ли покраснений, предшествующих пролежням, протирали комфортным спиртом, стряхивали крошки с простынок, и снова укладывали на место. Помню, как не хотелось возвращаться в гипсовую «раковину», как просила медсестру хоть ещё минуточку полежать на животе, и чтобы ещё погладили меня по спинке. Но нас было много. А сёстрам было некогда. И я отвыкала от ласки, от такого естественного для маленького существа чувства. Только иногда память возвращала меня к маминым рукам, нежным словам. И мне казалось, что всё это было не со мной. После этого был завтрак. Я научилась, есть, и пить лежа, не приподнимая даже головы. У меня были поражены позвонки верхнего грудного отдела позвоночника, поэтому лежала я в гипсовой кроватке с «головой» совершенно ровно, без подушки. Поначалу обливалась супом и чаем, но потом научилась есть чистенько. На грудь постилала полотенце, мне ставили чашку, когда съедала, заменяли тарелку. Кормили нас очень хорошо. Больным туберкулезом положено усиленное питание, и мы никогда не голодали. Питание было шестиразовое. Утром завтрак, затем второй завтрак, обед, полдник, ужин и на ночь давали, как правило, кефир с булкой. Днем были лечебные процедуры. Раз в день обязательно поили рыбьим жиром. Для меня это было пыткой. При виде только бутылки в руках медсестры, начиналась рвотная реакция. Чтобы не было так противно, нам давали заесть рыбий жир малюсеньким кусочком чёрного хлеба с солью или таким же маленьким кусочком солёного огурца.