Лирика Простуженных Будней

Когда мне исполнилось три с половиной года, меня отдали в садик. Сделано это было по двум причинам: чтобы моя мама снова имела возможность ходить на работу, а также чтобы я учился общаться со сверстниками. Новые люди были мне интересны, но непонятны. Я не искал с ними контакта, предпочитая просто наблюдать за их действиями. Ко мне же все относились с нейтральной симпатией. Поэтому конфликты обходили меня стороной. Кроме одного раза. Как–то после завтрака я слепил фигурку из пластилина. И гордо поставил ее на подоконник. А один из мальчиков нагло взял ее в руки и куда–то понес. Я догнал его и попросил вернуть. Но он не хотел этого делать. И все это было очень странно. Ведь я ни в чем так не был плох, как в лепке и изобразительном искусстве. Но в тот момент мной овладела обида, и я ударил его кулаком в подбородок. Моя поделка выпала у него из руки и неуклюже приземлилась на пол. Сначала он застыл на пару секунд, молчаливо изучая чувство боли. А затем его губы задрожали, и вскоре он громко заплакал. Мне же стало жутко стыдно за то, что я сделал. Я тут же поднял фигурку с пола и протянул ему в надежде, что искусство нас помирит. Но этот прием не сработал. Мальчик продолжал орать. А я почувствовал себя так плохо, как если бы мне запретили смотреть мультфильмы до конца жизни и навечно приговорили к диете из одних только каш и рыбьего жира – основных поставщиков отрицательных эмоций в моем детстве. В наказание воспитательница поставила меня в угол, на время ограничив меня в перемещениях по детсадовской реальности. После этого случая я никогда никого больше не бил.

А в конце моего предпоследнего года в садике произошел случай, который основательно изменил траекторию моей судьбы. Одним апрельским утром воспитательница ни с того ни с сего построила нас, детей, в линию. И сказала: «Внимание загадка: шьет, шьет, поплетет – и добычу ждет. Кто это, дети?». Я довольно быстро сообразил, о чем шла речь. Но почему–то моя душа была запрограммирована отвечать только на адресные вопросы, заданные конкретно мне. И поэтому в то утро я привычно хранил молчание. Я просто ждал, пока кто-нибудь из моих одногруппников произнесет нужное слово. А затем я планировал вернуться к своим рутинным делам. Но представленные варианты неожиданно обожгли сознание нашей воспитательницы, а заодно и мое. «Медведь», – предположил один мальчик, старательно втягивая сопли обратно к себе в нос. «Собака», – привнесла свое видение девочка с запачканным акварельной краской подбородком. «Барсук», – гордо заявил кто-то другой. И только после этого я, отчаянно борясь с дискомфортом, почти что шепотом произнес: «паук». Воспитательница тут же подскочила ко мне, схватила мою ладонь и начала трясти ее, приговаривая: «Пятерка! Молодец! Вот молодец!». А вечером она сообщила моей маме, что я уже созрел для школы. И мне не обязательно посещать последний год детского сада. Я шел в тот вечер домой и внимал комплиментам моей довольной мамы. Также я размышлял над тем, что бы могло значить слово «пятерка». Ведь тогда я еще не был знаком с концепцией школьных отметок. Но через несколько месяцев, в начале сентября, я действительно обнаружил себя школьником. Самым младшим и далеко не самым умным в своем классе.

5

В начальной школе я регулярно упускал на уроках что-то важное. И часто неправильно понимал суть заданий. Я как будто бы не мог уяснить правила этой новой для меня игры. Так, однажды учительница попросила нас принести на следующий урок родной речи книгу Маршака. Вечером я отыскал ее на домашней полке и положил в портфель. А уже утром меня и четырех моих одноклассников вызвали к доске. Вместе с нашими книгами мы выстроились в линию.

– Начинай читать, Юля! – попросила учительница девочку, которая стояла к ней ближе всех. Я был последним в этой цепочке.

Юля прочитала четверостишье. Учительница попросила следующего мальчика продолжить. И он озвучил еще четыре строчки того же самого стихотворения. А я все это время растерянно смотрел на первую страницу моей книги и недоумевал. Там была сплошная проза. Очередь наконец дошла до меня. Я не придумал ничего лучше, как начать читать первый абзац принесенного мной произведения.

– Ты какую книгу принес?! – прервала меня учительница на третьей строчке. Брови ее были приподняты.

Я подошел к ее столу и показал то, что у меня было.

– Ясно, – разочарованно сказала она. – Садись на место. Ребята, продолжайте!

Я сел за свою парту и надолго залип в размышлениях о том, как такое вообще могло со мной приключиться.

А пару месяцев спустя мы писали контрольную работу по математике. Ничего сложного – простые задачки на сложение, вычитание, умножение и деление. Но вот их формулировка меня сильно смутила. «Напишите ответ к следующим примерам», – было сказано перед каждым заданием.

– А что значит «к следующим»? – спросил я свою учительницу.

– Ничего не знаю, это контрольная! – ответила она мне.

Я еще немного подумал и решил, что этим словом она проверяет мою смекалку. И везде записывал ответ на одну единицу больше реального. Как бы следующее число. Где было четыре, я ставил пять. Где десять – одиннадцать. Учительница же в итоге поставила мне два. И отказалась исправить ее на тройку, следуя моему прекрасному в своей невинности принципу.

Также мне было крайне неприятно изучать мир по учебникам советской эпохи, выцветшие страницы которых кишели уродливыми иллюстрациями, одна хуже другой. Было видно, что советские пропагандисты-рисовальщики не постеснялись запустить свои руки под платья детских энциклопедий и художественных книг. Графическое непотребство их работ особенно сильно контрастировало с «Детской энциклопедией» издательства «Росмен». Эту книгу с прекрасными рисунками Джейн Эллиотт и Колина Кинга я получил на свой девятый день рождения. Я часто брал ее с собой в ванную комнату. Иногда я проводил там по два с лишним часа, изучая мир сквозь яркие цвета и контуры их изображений. Особенно мне нравилось рассматривать картинки далеких жарких стран. Я часто воображал, как однажды буду жить в собственном доме где-то близ океана и кокосовых пальм. В этом иллюзорном мире я скрывался от серости нашей квартиры и криков отца, который как раз в то время стал активно поощрять мое существование порциями безжалостной критики. Он регулярно вторгался в пространство моей комнаты, заставляя меня наблюдать за траекторией его психических припадков. Поэтому я использовал ванную как убежище, как возможность побыть наедине с собой, наслаждаясь теплом околоплодных вод коммунальной системы.

6

Я не ощущал особого комфорта в границах нашей квартиры. Поэтому все свое время я проводил сначала в школе, а затем во дворе, стремительно обрастая новыми знакомствами. Вскоре я заметил, что все мои сверстники воспринимали мир с подозрительной одинаковостью. Будто бы при рождении им всем раздали инструкцию по поведению. А я этот момент просто профукал. Стилистика моего мировосприятия была абсолютно иной. И поэтому я стал считать людей странными, а они – меня. Но я никогда не переходил в категорию отверженных из-за хорошего чувства юмора. Ведь если ты странный, тебе необходимо использовать юмор. Когда ты легко можешь рассмешить человека, он на многое закроет глаза.

К седьмому классу я окончательно понял, чего от меня хотели родители. Отец страстно и всерьез желал, чтобы я стал профессиональным футболистом. Чтобы я зарабатывал миллионы и поил его дорогим импортным пивом. Именно поэтому он записал меня в футбольную секцию сразу, как мне исполнилось восемь лет. Но я никогда не относился всерьез к футбольным тренировкам, воспринимая их как обычное хобби. А теперь отец стал требовать от меня прилагать больше усилий. Мама же отчаянно хотела от меня одного. Чтобы я был тихим и законопослушным человеком. Чтобы я окончил университет, а затем устроился на тихую офисную работу. И нашел себе такую же тихую жену, которая бы не позволила мне последовать за манящим ароматом наркотиков и алкоголя.