Страница 2 из 227
Я помню тот день смутно. Как-никак, с того момента прошло уже девять лет. Я стал несколько взрослее, но жизнь моя от этого легче не стала. Как я уже говорил, на протяжение семи лет дедушка воспитывал и растил нас, и с тех пор феномен, о котором я предпочёл забыть и успешно забыл, не повторялся. Однако, семь лет спустя я снова оказался в состоянии, куда более плачевном, чем шок от потери родителей. Злая случайность привела в мой дом группу бандитов. Меня в тот момент ещё дома не было, я тогда сильно отставал по учёбе и только только заканчивал занятия в школе. Путь оттуда до дома был неблизкий, да и не торопился я никуда, тёплый майский вечер, один из немногих тёплых вечеров в нашей стране, был слишком приятным, чтобы куда-то торопиться. Меж тем вооружённые люди уже оккупировали весьма большой и удобный частный дом моего деда, подаренный ему некогда моим же отцом. Я не знаю, что там происходило, не знаю, как и самое главное зачем и почему. Последнее, что я видел — объятое пламенем здание, яркое мерцание сирен, толпа пожарных, впопыхах поливающих мой дом водой, чуть поменьше — кучка полицейских вместе с фельдшерами, ведущих виновников происшествия в огромную конвойную машину. Я бросился было в здание, но было уже поздно, да и никто меня не пустил. Пожарные схватили меня, оттащили, начали расспрашивать. Я сказал, что живу тут и что внутри находится моя сестра и мой дедушка. Немного помолчав, двое здоровяков в защитных костюмах, опустив голову, рассказали мне, что действительно вынесли из здания пожилого мужчину, но его тело находилось в таком состоянии, что мне лучше не видеть его. К тому же то, что он пожилой, это единственное, что наверняка можно было сказать, увидев тело. Да, они говорили именно «тело». Не надо быть гением, чтобы понять, что он мёртв. Насчёт сестры они не сказали ни слова. Сказали, что тело было только одно, что никого другого в пожаре не нашли. Сейчас внутри здание орудовала другая группа, искали. Я ждал их, затаив дыхание, ходил с места на место, стараясь на время унять боль от потери горячо любимого деда, теша себя надеждой на то, что Инадзума окажется живой. Напрасно. Вторая группа вернулась с пустыми руками. Тогда состояние шока повторилось. На этот раз всё было иначе. Я рухнул на колени, моментально впадая в беспамятство. Я не плакал, не кричал, лишь открыл рот в немой попытке произнести что-то, но даже он отказался меня слушаться. Лишь руки, то и дело рефлекторно хватавшие беспорядочно появляющиеся в них мобильные телефоны, ключи, ручки, пистолеты, рации, шприцы, таблетки, бинты и прочую мелкую чепуху, продолжали функционировать.
Я не знаю, сколько времени потребовалось, чтобы успокоить меня. Не знаю, что случилось вслед за этим. Помню только, что вывалился из реальности, выключился, словно стараясь самоуничтожиться. К моему величайшему сожалению, не вышло. Я очнулся на больничной койке в комнате, в которой кроме белых стен, трёх других коек и шкафа с пустыми полками ничего другого попросту не было. Дверь была закрыта с другой стороны, но к ней подошли, как только я попытался позвать кого-то мне помочь. Подошла миловидная девушка с яркими волосами, крашенными в алый. Она улыбнулась, представившись мне Роксаной, и сказала, что я нахожусь в специальной клинике для больных с неизвестными психическими отклонениями, название которой сообщать не сочла нужным. Впрочем, мне на тот момент важно и не было, так как я и предполагать не мог, что в ближайшие несколько лет эта клиника станет моим домом.
Решившись расспросить Роксану о причинах моего заключения, я узнал, что оказия, случившаяся недавно со мной и моими родственниками, дедушкой и сестрой, спровоцировала вспышку болезни мозга, которую мне диагностировали, как Хаотичную Телепатию. Будучи в состоянии глубокого и сильного стресса, я начинаю хаотически взаимодействовать с предметами вокруг себя, перемещая их в собственные руки. Девушка в двух словах объяснила, что клиника занимается всеми подобными случаями на территории Соединённого Королевства и в некоторых своих филиалах в Европе и США. Вспышки так называемых болезней открывают до сих пор неизученные возможности человеческого мозга, которые клиника призвана исследовать и лечить. Я не был человеком буйным, потому сразу смирился с данной информацией, спросив лишь о том, сколько примерно меня будут обследовать и как скоро я смогу отправиться к своим ближайшим родственникам. Когда я говорил о родственниках, то, естественно, имел в виду родителей моей матери, время от времени навещавших нас с её родины, но в ответ получил лишь две весьма разочаровывающих новости. Во-первых, мои симптомы индивидуальны и до сих пор не проявлялись ни у кого из известных пациентов, так что их исследование может занять недели, месяцы и даже годы, а во-вторых, мои бабушка и дедушка по материнской линии скончались две с лишком недели назад. Не известно, знал ли об этом мой дедушка, но он был человеком тактичным и, видимо, не хотел расстраивать нас дурными новостями. В свете последних событий эти новости оказались ещё более удручающими. Кроме того, что я так и не смогу в ближайшее время попасть в край, о котором давным давно грезил, что было мельчайшей проблемой из всех имеющихся, в данный момент я остался круглым сиротой, и мне в любом случае придётся как минимум три с небольшим года провести в заточении в этой лечебнице или каком другом государственном учреждении, предназначенном для содержания малолетних сирот. Если пытаться выразить словами моё состояние в тот момент, моё потрясение от гибели стольких горячо любимых мною людей, нужно будет писать отдельную лекцию или трактат о том, как глубоко человек может погружаться в пучины отчаяния и саморазрушения. Моё помещение в комнату без мелких предметов, с которыми мой шаткий разум мог хаотично взаимодействовать, было весьма предусмотрительным и одновременно очень необдуманным и опрометчивым. Прогрессирующая с каждой сильной переменой настроения болезнь, не найдя физических объектов, за которые можно ухватиться, забралась глубже в окружающую среду. В моей голове зазвучали отдельные отрывки каких-то фраз, совершенно чужих голосов, которых я не понимал и, если честно, до жути боялся. Только заслышав первые из них я запаниковал, схватился за голову и сел, облокотившись спиной на дверь. Они раздавались повсюду, прямо в моём сознании, будто кто-то думал, говорил про себя, так же, как и любой другой человек, но не в своей, а в моей голове. И таких было много. В тот момент мне как-то не пришло в голову сосчитать, да и я сомневаюсь, что что-либо из моих собственных мыслей тогда могло в принципе находиться в переполненной сторонними мыслями голове. Я просил а после умолял их замолчать, сперва про себя, там же, где слышал их, а после, поддавшись панике и отчаянию — вслух. Ещё раньше, чем океан голосов свёл меня с ума, санитары успокоили меня. То ли усыпили, то ли я сам после заснул, я уже не помню. Кажется, мой мозг, с целью защитить меня от стремительного сумасшествия, изолировал моё сознание от какофонии мыслей. Я пришёл в себя только проснувшись глубокой ночью. Из всего, доступного невооружённому глазу, в комнате был только пластиковый стакан с водой. Он стоял на открытой внутрь створке в двери, служившей ему чем-то вроде подносов, какие обычно встраивают в кресла самолётов. Комната изменилась, скорее всего это была вообще другая комната, не та, что прежде. Мягкие стены, отсутствие вообще любой мебели. Кровать представляла собой огромный овальный матрас без каркаса, мягкий и упругий. Во рту стоял неприятный привкус сухости.