Заколдованный клад

Светлана Балабанова

Заколдованный клад

На высоком берегу Нугря стоит обнесённая земляным валом деревянная крепость. Ощетинившаяся пищалями и пушками, защищает она от вражеского набега южные рубежи Московского государства.

К северу от обжитого пушкарями городища, за глубоким оврагом, за дубовой рощицей, над крутой излучиной притока Оки, сверкает белыми стенами Троицкий Оптин монастырь. Основал его в середине семнадцатого века раскаявшийся и подавшийся в монахи атаман разбойничьей шайки Опта.

Благодаря богатым дарам жены царя Алексея Михайловича Романова, Марии Милославской, захудалая прежде обитель обрёла небывалую славу и мощь. Прах отца царицы и её сестры Анны покоится за её прочными стенами.

В конце монастырской слободы, возле покрытой соломой избушки на утоптанном скотиной дворе возились два мальчугана. Старший ломал на хворост сухие ветки, а маленький Глебка складывал их в поленницу. К полудню взопревший от натуги малыш прилёг на островок гусиной травки, чтобы немного передохнуть. Некоторое время он лежал неподвижно, сощурив яркие васильковые глаза, и разглядывал плывущие по синему небу облака. Поддавшись вдохновенному порыву, Глебка схватил острую веточку, и на утоптанной земле появились очертания соломенной крыши и сверкающих на полуденном солнце золочёных крестов.

Заметив, что братец заигрался сучком, Василий нырнул за сарай, перемахнул через плетень и исчез в раскидистых зарослях лопуха и сочной, хрустящей сныти. Очнувшись от наваждения, Глебка пошмыгал носом, затянул потуже верёвку на шитых матерью домотканых портах и полез под плетень, пытаясь догнать сбежавшего от трудовой повинности брата.

Укромное Васькино логовище находилось в конце деревенской улицы, у монастырской стены. Здесь, на краю крутого обрыва, в душном полынном раю, в редкую от изнурительной работы минуту Васька предавался мечтам.

Внизу, подле установленной на берегу красильни, гомонили о чём-то бабы, громко орали грузчики, таскающие на баржи тюки выделанных телячьих кож. Лениво переругивались между собой разомлевшие на солнцепёке лодочники, уставшие ожидать свой черёд.

Над вымершими до вечерней дойки деревенскими дворами, вились осы, жужжали над навозными кучами мухи, а за излучиной Нугря кипела настоящая жизнь. Поблёскивала куполами освящённая в честь Святой Живоначальной Троицы белокаменная церковь, чмокали топорами плотники в Пахотной слободе. Услужливая память перенесла Ваську на территорию городской церкви, куда мать водила братьев поклониться святой мученице Праскеве Пятнице и почитаемому всеми чудотворному образу Спасителя.

Но не церковные чудеса занимали Ваську. Мысли об озорной, как капель, девчонке из зажиточной городской семьи не давали парню покоя. Бросала Варвара на парня смелые взгляды и, не боясь гневливого бога, корчила в храме забавные рожицы.

Румяное личико дочки купца Борка возникло на мгновенье перед разгорячённым мальчишеским взором и тут же растаяло в заоблачной синеве. И красой, и статью взяла «Маша», да была не наша. Сына монастырского водовоза ждала холопья доля, но горделивый упрямец дерзал побороть судьбу.

Так и тянулась бы жизнь Глеба и Василия в тени монастырских стен, если бы не собрался царь Пётр с царевичем Алексеем под Киев, где стояло летом одна тысяча семьсот шестого года лагерем русское войско. Путь от Москвы до Киева был не близок. Почтовым трактом через Калугу и Белёв в канун престольного праздника Пресвятой Троицы прибыл государь в пограничное городище и остановился на ночь у воеводы.

– Батюшка-то наш царю в ноги падал, поклоны бил, прощение за грехи просил. Воевода Петру Алексеевичу сам прислуживал, чарку собственной рукой подносил, – рассказывала кумовьям дородная ключница Прасковья.

Наутро слухи, как воевода государя встречал, облетели маленький городок. День был воскресный, торжественный. В честь престольного праздника из новой Свято-Троицкой церкви в одноимённый монастырь шествовал торжественный крестный ход. Нарядные горожане с чадами и домочадцами тянулись за ним через заливной луг к обедне. Робевшая толпа собралась у монастырских стен. В ворота входить не осмеливалась. Ждали Петра с наследником.

Братья наловили к праздничному обеду карасей, набрали в перелеске молодых подберёзовиков и теперь праздно висели на окружавшей двор жердяной изгороди, с нетерпением поглядывая на опустевшую улицу.

– Чтобы со двора без родителей никуда! – осадил пыл ребятишек пронзительный женский голос.

– Матушка, родненькая! Нам бы только одним глазочком на царевича посмотреть, – дружно откликнулись Васька и Глеб.

– Ужо пройдутся верховые нагайками вдоль спины, узнаете как рты попусту разевать. Будет вам и царь, и царевич, токмо не пачкайте новые рубахи.

– Едут, едут! – заголосила застоявшаяся у ворот толпа.

Нарядно одетая мамаша с годовалым младенцем на руках вышла во двор, но братьев-разбойников и след простыл. Что было мочи, мчались они к монастырю, только сверкали в пыли их крепкие пятки.

Потолкавшись немного за спинами мужиков и баб, Васька и Глеб нацелились было протиснуться в первые ряды, но не осмелились. Заметит кто-нибудь из соседей, да доложит отцу, порки за ослушание не миновать. Родитель наказывал сыновей, не разбирая ни правого, ни виноватого, что ещё больше укрепляло братскую дружбу.

– Айда на обрыв! – скомандовал Глебу Василий.

– Твоя правда, братишка. С холма дорога, как на ладони, видна, – обрадовался Глеб.

Братья метнулись к монастырской стене и там, где она делала над рекой поворот, юркнули в заросли репейника. Ящеркой проползли они между толстых стеблей и выбрались у куста бузины, что цеплялся корнями за край обрыва. Придерживаясь за ветку, Василий вскарабкался на уступ.

– Едут, Глебка, едут! Лезь скорее ко мне! – поторопил он брата.

И вовремя! Из города на луг спускалась карета. За нарядным возком, высекая искры из булыжной мостовой, гарцевало несколько всадников. Ярко поблескивала лошадиная сбруя, Процессия спустилась на просёлочную дорогу, и облако поднявшейся в воздух пыли скрыло кавалькаду из глаз.

Цепляясь за выступы каменной кладки, Глеб карабкался всё выше и выше. Мальчик хотел получше разглядеть диковинный экипаж. Щедро припудрив пылью опаздывающих на службу горожан, процессия промчалась через луг, взлетела по разбитой колее на монастырский холм, мелькнула на миг перед горящими ребячьими взорами и скрылась за изгибом стены.

В этот ответственный момент нога Глеба соскользнула с уступа. Падая, он ухватился за сук, за который держался брат. Хрупкая ветка не выдержала тяжести двух тел, и дети кубарем покатились под откос. Сначала перед Василием мелькала худенькая спина Глеба, затем раздался пронзительный крик, и мальчик пропал из вида.

Стесав до крови колени, изодрав порты, Василий остановил падение и распластался на косогоре. Страшно держать ответ за порванную одежду, но куда страшнее возвращаться домой без брата.

– Глебка! Глебка! Ты где? Глебушка, родненький, отзовись! – скулил Васька, сжавшись от боли и испуга.

Снизу, из-под земли, послышался детский плач. Василий раздвинул стебли полыни и увидел в горе провал.

– Глебушка! Глебушка! Вылезай! Пойдём домой, а то папаня бить будет, – жалобно позвал он в темноту.

– Не могу, ногу поранил, наступить больно, – плакал маленький Глеб.

Василий сорвал на склоне лопух, поискал лист подорожника и нырнул в темноту. Глеб сидел на шершавом камне и ныл, обхватив разбитое колено руками. Поплевав на целебный листок, Василий приложил подорожник к царапине и для верности примотал к ноге сверху лопух. Глеб успокоился и прекратил хныкать.

Васька с любопытством огляделся. В подземной норе было зябко и сыро, но любопытство взяло над страхом верх. От стекающей с глиняных сводов влаги и попадающих за шиворот капель мальчика бил озноб. Узкая на входе расщелина значительно расширялась в глубину. Не смотря на сгущавшуюся темноту, Василий решил повнимательней осмотреть находку.