Страница 2 из 15
- Но перед тем как послушать Песню, - говорил пёс, - тебе нужно поведать Волхвам о грядущем. Знание твое должно остаться в мире.
- Ох, Богов Посланник, - сипло засмеялся старик, - не вижу смысла ведать то, что изменить нельзя.
- Не уж совсем голова твоя поседела? - нахмурился Семаргл. - Твоё видение - лишь сказ, один из множества возможных. Богиня Макошь не начинала прясть ту нить, что видишь ты.
- Но ведь спрядёт, - прошептал Белозар, - и даже Перун не сможет разрубить ту пряжу, что создаст Бессмертного Владыку.
Семаргл устало покачал косматой головой.
- Коли скажешь им своё виденье, Белозар, то Макошь и твоё слово в мироздание вплетет. Коли не скажешь - и его не будет.
Белозар вздохнул и вновь взглянул на звезды.
- Вот скажи, Богов Посланник, - говорил старый волхв, обращаясь, скорее, к небу, - коли тебе ведомо то, что ведомо и мне, коли даже Богам ведомо сие, ведомо то, что не случилось пока, ведомое печальное... Почему же силы, миром правящие, нам, смертным, путь кажущие, почему Боги не изменят то, что лишь им возможно изменить? Почему же Макошь спрядёт ту пряжу?
- А вот как думаешь, ты, старче, - Семаргл тоже устремил свой взор в ночное небо, - коли б не было бы зла, кто б добро добром же называл?
- Пустое молвишь, - махнул рукой волхв, - пустое...
- А коли так ты мыслишь - твоё право, Белозар. Но скажи, как Богиня Макошь может нить Судьбы не ткать, души рождённых в неё не вплетать? Она лишь силу вам даёт, в Судьбу вплетая, а куда направить дар её, в плохое или в благое - решать уж вам. И даже если грустно все решится - Богиня исколет пальцы и заплачет, но вышьет ваш узор.
Семаргл замолчал, и Белозар не молвил. Затихли барабаны. Лишь низкое баритонное пение волхвов отвечало тишине да Матушке-Земле.
И чудилось Белозару в огне и звёздах, будто вновь стал он молодым, а с ним - его кудесница, прекрасная Сияна. И Солнцеград, великий город-остров, где вместе жили, терялся в поднебесье. Но видение померкло также быстро, как и улетела в края златые[3] его любимая голубка. Тогда дремучий лес и стал его спасением, где юный волхв слушал глас природы и мудрость предков. Давно сие случилось, и даже облик невесты украло беспощадное время. Но показалось вдруг, будто в огне явился её благодатный лик, по которому столько лет тосковало сердце... И не было тех лет печали. Он ведал: ему пора.
- Скоро прилетят Птицы, - вновь заговорил Семаргл, потягиваясь, - и будут петь. Так что же ты решил, кудесник?
- Скажи, Богов Посланник, - Белозар посмотрел в ясные глаза Семаргла, - коли расскажу я о видении своём волхвам, смутятся ли их сердца? Не станет ли мой рассказ причиной тому, что произойдет?
- О, кудесник Белозар, на то и у меня ответа нет, - Посланник Богов опустил взгляд. - Не только Боги Светом правят, но и вы, как дети их.
Белозар вздохнул и закрыл глаза. Пение волхвов разливалось по миру, ведя за собой в неведомую даль, туда, где тишина рождалась...
- Белозар, - прошептали совсем рядом.
Старец открыл глаза. Перед ним, на ступенях подле капия, сидел юный Велижан. Он обеспокоено смотрел на древнего служителя Богов. Песни волхвов смолкли. Старцы обратили взоры на Белозара.
- Ты ушёл от нас, - сказал Велижан с тревогой. - Уже который Собор ты внемлешь Богам один.
Белозар вздохнул: он чувствовал студёный ветер от взмахов крыльев Птиц. Печальную радость омрачал лишь ответ перед Богами. Как же быть? Какую весть поведать миру?
Белозар ничего не сказал молодому волхву; он медленно поднялся, опираясь на посох, и подковылял к сердцу капища. Старый волхв поднял ритуальную чашу, что стояла недалеко от костра, крепко обхватил рукой посох, который давно сделался выше его самого, закрыл глаза и зашептал. Волхвы благоговейно замерли: Белозар - древнейший волхв, и его молва-ворожба - великая драгоценность.
Вторя словам Белозара, окружил старца искрящийся туман. Дым клубился, будто живой, кудрявился, следуя велению древней речи, несущей в себе силу великую, и медленно, водой стекал в чашу, что дрожала в старческой руке. Когда чаша наполнилась серебряной водой, Белозар замолк. Туман рассеялся, и волхвам почудилось, будто перед ними не вековой старец, а молодой прекрасный юноша с дымящейся чашей в руках. Волосы его были цвета спелой пшеницы, а ясные глаза - пронзительно голубые, как чистое весеннее небо. Но видение померкло, и перед служителями Богов вновь предстал их древний учитель.
- В этой чаше то, что поведали мне Боги, - говорил Белозар хрипло. Его скрипучий голос громко звучал в лесной тишине. - Я не знаю, надобно ли это знание вам передавать, - он помолчал, задумавшись. - Я так и не решил, - волхв вздохнул. - Как быть со знанием - думать вам, живым. Ко мне летят уж Птицы. Кто хочет - может испить из сосуда, кто хочет - может огонь из него затушить, когда меня не станет. Но, коли испить решится кто, пусть помнит: то, что в сосуде помещено - может быть, а может и не быть совершено.
Белозар замолк и не говорил уж более. Зарницами озарилось на Юге небо, сияющая зеленая пелена укрыла звезды. Всполохи света играли и переливались, то ярче вдруг светились, то волной бежали, то гасли, чтобы вновь озарить небосклон таинственным огнём.
- Вестники Ирия совсем близко, - прошептал один из волхвов.
И видели волхвы, как ещё ярче засияло небо, заиграл цветами бархат ночи и заплакали звезды. Две капли Света опустились подле меркнущего костра, рядом с Белозаром. Звездный свет коснулся земли, и перед волхвами предстали птицы необычайной красоты. Голова и грудь - как у прекрасных дев, оперение одной сверкало золотом, другая же была облачена в серебро. Мягко обняли птицы Белозара, уложили бережно на землю. И полилась песня, и мелодия звуков золотых ворожбой укрывала усопшего. Стоявшие поодаль волхвы медленно, чуть дыша, опустились на ступени капища. Песнь завораживала, уводила за горизонт, в страну, где счастье правит...
Когда первый луч солнца пробудил лес от ночного сна, в древнем капище царила тишина. Огонь потух давным-давно. И лишь полная воды чаша стояла в центре святилища.
_
Через бескрайнюю тайгу пролегала дорога из Южного Предела к Ледяному Морю, в великий Солнцеград. Путь был долгим и сложным.
Торговый караван с южных земель много дней шёл по дороге, ведущей через дремучий лес, когда лошади остановились недалеко от святого места. Один из пилигримов, стражник в доспехах, в поисках места для лагеря забрёл в древнее капище. Он почтил Богов, помолился Матери-Земле. Когда святое место покинуть собрался, увидал деревянную чашу, которая стояла подле кострища. Сосуд украшали руны, значения которых воин не знал. Он поднял чашу, и легкий туман стек с серебристой глади воды. Почудилось путнику, будто бездонная пропасть сокрыта в глубине сосуда, и глядит на него Нечто из толщи воды. Испугался человек, но взора отвести не мог. Как заворожённый смотрел на воду, долго смотрел, пока не одолела его жажда великая. Спасение лишь во тьме сосуда воин видел. Испил воин воды студёной, и небывалое видение предстало перед ним. Будто мир огнем охвачен. Бушует зверь – трехглавый морской змей. Солнцеград разрушен, волхвы – без сил. А на троне - человек, кто свою душу заключил во тьму…
___
[1] Капий – название идолов богов в Сваргорее. От слов «капище», «капь».
[2] Одеваться в златое – выражение, употребляемое в Сваргорее, синоним «умереть».
[3] Златые края – Ирий, рай для умерших.
Часть I. Глава 1. Слово
Он держал путь через тайгу. Опасное путешествие. Мало кто отваживался сворачивать с дороги и отправляться в самую чащу. Древние могучие леса, ровесники Богов, бережно хранили свои тайны. Лишь привеска из белого дерева, выструганная и заговоренная любимой, отгоняла мавок и других обитателей чащоб. Путник слышал их шепоты, видел светящиеся зеленые глаза, чувствовал страх, насылаемый русалками. Но никто из лесных духов не отважился приблизиться к человеку, которого хранил березовый оберег. Ночами, когда становилось совсем худо, и звуки леса сводили с ума, оберег светился мягким светом и дарил тепло.