Страница 1 из 11
Квитка Зоя
ТРИДЦАТЬ ТАКТОВ
В СТИЛЕ БЛЮЗ
2018
В оформлении обложки использована фотография с https://www.wallpaper.com/uploads/wallpapers/2013/03/24/60554/889e7114c621e240c2fbb0b88fdbdabd.jpg
– Уже открыли книгу? Значит пора начинать. Ну, с чего там обычно начинаютcя основательные, серьезные книги? Дайте-ка подумать…
С предисловия, которое многие просто… Ну вы знаете, о чем я.
Нет, нет! Не спешите, Читатель, перелистывать эту страницу…Это не пролог – это просьба. Маленькая, значительная просьба.
Прежде, чем приступить к чтению, закройте глаза и послушайте блюз.
Какой? Ой, ну вы об этом лучше расспросите Чака Берри, Би Би Кинга, Мадди Уотерса, а если повезет, может вам сам Дюк Эллингтон ответит или великие блюзмены отзовутся хором.
Это книга не о музыке, но она музыкальна и читается, "как по нотам". Каждая глава в ней – это просто еще один такт импровизации в стиле… Да вы уже поняли в каком.
Хватит прелюдий, время Музыки!
А потом непременно возвращайтесь, да поскорее, ведь уже НАЧИНАЕМ!
Утро началось проливным дождем, смывшим запланированные дела. Ливень наращивал темп, заштриховывая все вокруг водянистой, разбавленной до прозрачности, краской, расчищал улицы от прохожих, размазывая старательно наведенные линии их нарядов и причесок, гнал прочь нарочитость, выталкивая ее напором стихийности, естественности.
Брук стояла у окна, наблюдая за ломаными движениями струй воды, сбегавших по стеклу, расползающихся капельными портретами необычных существ, быстро сменяющих друг друга, словно они жили в ускоренном времени и, потому, торопились заглянуть в комнату, старались успеть увидеть создание из плоти и крови, прежде, чем ветер и солнце сотрут их собственные черты.
Я лежал в кровати, не подавая виду, что проснулся и разглядывал профиль Брук. Мы были женаты…, кажется, двенадцать лет. Я не очень люблю такие подсчеты, поскольку они всегда не точны. Ну разве был я с Брук все двенадцать лет рядом? Разве не отлучался на работу, командировки, вылазки в горы с друзьями? Разве мои мысли не блуждали в тех далеких далях, где для моей жены не находилось места? В конце концов, сон тоже нужно было вычесть из суммы лет и что же, в таком случае, оставалось? Какая-то капля, совместно проведенного времени, также быстро испаряющаяся, как и дождевая. Так что мне тоже стоило поспешить заглянуть в "окно" настоящего, чтобы застать его, не упустить.
Брук, видимо почувствовав мой взгляд на себе, оторвалась от созерцания и, повернувшись, слегка улыбнулась мне, но, тут же, улыбка скрылась за набежавшими на ее лицо тучами недовольства, словно она подражала погоде.
– Наша поездка отменяется, – с досадой в голосе сказала она. – Надо же было выбрать именно этот день! Когда теперь еще представиться такая возможность?
– Когда-нибудь обязательно представиться, – сказал я, пытаясь успокоить жену, но мой ответ только еще больше раздразнил ее.
Она стала наэлектризовываться. Разочарование меняло заряд на гнев.
– Понятное дело, – едва сдерживаясь, проговорила Брук, – тебе плевать! Я так ждала этого дня, – наращивая динамику продолжала она, – а оказалось, что такому важному событию может помешать, какой-то…с … дождь!
Брук накалилась окончательно, лучше ее было оставить в покое и я поспешил в ванную.
"Она слишком много значения придает этой регате", – думал я, стоя под душем.
Брук никогда раньше не интересовалась яхтами и тут, вдруг, стала тренироваться, добиваться участия в гонке, но больше всего меня обеспокоило то, что она на прошлой неделе заявила, что прекращает многолетнюю врачебную практику. Я не узнавал ее. Вспышка гнева, ругательство – это была не моя Брук. Я твердо решил поговорить с ней, вызвать на откровенность.
Я застал жену в кухне. Она варила кофе и напевала мелодию, которая показалась мне знакомой, но я не мог вспомнить, где слышал ее раньше.
Остановившись в дверном проеме, опасаясь спугнуть идиллическое мгновение, я любовался Брук, возможно, впервые, по-настоящему, увидев ее.
Легкий, шелковый пеньюар был немного тесноват ей и обтянул так, что были видны, уже слегка искаженные временем, линии тела. Я пробежал взглядом от хрупких, худеньких щиколоток, вверх, по изгибу ягодиц, спине и остановился на шее, а точнее, на маленькой впадинке между шеей и головой.
Волосы она небрежно заколола на затылке и эта, вызывающе обнажившаяся, выемка, почти всегда задрапированная занавесом каштановых волос, возбудила страстное желание, которое поманило меня к Брук.
Я подошел тихонько сзади и обнял ее за талию. Она провернулась в моих руках, как балерина, выполняющая вращение и порывисто чмокнула в щеку, а затем выскользнула из объятий, оставив висеть на моем указательном пальце тонкий шелковый поясок от пеньюара.
Я остался так стоять, поглаживая машинально гладкую ткань, пытаясь справиться с неудовлетворенным желанием и ощущением нависшей угрозы.
– Брук, нам пора поговорить, – наконец выдавил я из себя и повернулся к столу.
В кухне никого не было.
– Брук! – крикнул я, но никто не отозвался.
На столе стояла одна чашка кофе. Я прошелся по дому, но жены не нашел.
Наконец, я дернул дверную ручку ванной комнаты. Дверь открылась, но там никого не было. Мой взгляд растеряно шарил по всем углам и точкам, пока не выхватил одинокую зубную щетку в стаканчике – мою зубную щетку.
Я выглянул в окно. Ярко светило солнце. Весна была в разгаре. Уже вторая весна без Брук.
I
Я позвонил другу – психотерапевту.
– У меня снова галлюцинации, – забыв поздороваться выпалил я.
– Джадд? – удивился тот. – Я сам собирался звонить тебе. Приезжай немедленно.
Допив холодный кофе и добавив к груде немытой посуды еще одну чашку, я направился к доктору Вилфорду Гиббсу.
Мне предстоял неблизкий путь по невероятно красивой дороге, окруженной с одной стороны хвойным лесом, с другой – невысокими горами.
Мы с Брук долго искали жилище в уединенном, живописном месте, подальше от шумного города и вот, несколько лет назад, наконец, арендовали дом в небольшом городке, который скорее можно было назвать деревушкой. Она располагалась в долине реки, которую местные жители поэтично назвали Лунной.
До центра города, куда ежедневно нам с женой приходилось ездить на работу, было около десяти миль. Преодоление этого расстояния, почти всегда, насыщало меня ощущением изменчивости и, в то же время, непреходящести красоты природы.
Ранним утром, если позволял запас времени, я останавливал машину и мы с Брук выходили полюбоваться пейзажем.
Сейчас, по дороге к Вилфорду, я вспомнил один из таких моментов, вспомнил, как Брук, замерев, любовалась пиком горы, спрятавшимся в седом облаке, словно великан, примеряющий напудренный парик; вспомнил, как жена обратила мое внимание на нежные, утренние солнечные лучи, рассеивающиеся золотой пыльцой, подсвечивающие и окутывающие волшебной дымкой каменного гиганта, превращающие грузность в легкость и воздушность, суровую неприступность – в призрачность, на короткое, хрупкое мгновение, украшая и смягчая земляные цвета проходящим полутоном.
Я тогда не слушал ее реплик восхищения, обдумывая предстоящую сделку, но сейчас вспомнил слова Брук, будто они осели на дно моей памяти до более подходящего момента, когда я стал способен их расшифровать.
"Я тоже жду момента, который сможет вот так же растворить мою тяжеловесность, окаменелость и облако моих мечтаний сможет выпариться наружу, примет форму, станет видимым", – сказала мне она.
От этих слов до последнего ее выдоха пролег всего один крутой поворот, одно молчаливое мгновение, в котором каждый из нас витал в своих мыслях, был сам по себе, пребывал в уверенности, что грядет бесчисленная череда совместных дней и в какой-то из них, непременно, удастся быть ближе друг другу, чем сейчас.