Страница 2 из 6
Введение
Обозревая историю международных отношений современной эпохи, началом которой можно считать середину XVII века, а концом – наше время, я едва ли могу обнаружить в ней событие более поразительное, загадочное и на первый взгляд более необъяснимое, чем внезапный и полный распад и исчезновение с исторической сцены… великой державы, называвшейся сначала Российской империей, а затем – Советским Союзом.
Проблемы, решить которые пытаются советские руководители, просто не имеют решения… Однако советские руководители не собираются совершать политического самоубийства.
Почти все считают, что распад Советского Союза начался еще до 1985 года. Это заблуждение. Большинство также полагает, что он закончился в 1991-м. Опять неправильно. Обе ошибки становятся очевидными, если рассмотреть период с 1970 по 2000 год как неразрывное целое, проследив судьбу советских экономических и политических институтов до и после 1991 года. Не менее важно при этом сочетать взгляд из недр советской системы с трезвой оценкой более широкого глобального контекста. Забудьте о клише, доминирующих при описании постсоветской России: «неолиберальных реформах» и «западной помощи», не говоря уже о «возникновении гражданского общества» в поздний советский период. То, что произошло в Советском Союзе, а потом продолжилось в России, поначалу было внезапным приступом, а затем – неизбежным продолжением смертельной болезни, которая поразила целый мир, построенный на сочетании нерыночной экономики и антилиберальных политических институтов.
Величественный крах Второго мира перед лицом более мощного Первого, имевшего в своем распоряжении и рынок, и либеральные институты, был спровоцирован не гонкой вооружений, а коммунистической идеологией. И КГБ, и (менее внятно) ЦРУ сообщали в своих секретных сводках, что с 1970-х годов Советский Союз находится в состоянии глубокого кризиса. Однако хотя советский социализм явно проиграл соперничество с Западом, он обладал некоей летаргической стабильностью и мог бы продолжать по инерции существовать довольно долго. Или же он мог бы прибегнуть к оборонительной стратегии в духе Realpolitik. Для этого нужно было ограничить свои великодержавные амбиции, узаконить рыночную экономику и таким образом восстановить свою экономическую мощь и сохранить при этом с помощью политических репрессий авторитет центральной власти. Вместо всего этого Советский Союз пустился в романтические искания, пытаясь осуществить мечту о «социализме с человеческим лицом».
Это гуманистическое видение реформ возникло в послесталинское время, в эпоху Н. С. Хрущева и наложило свою печать на целое поколение – поколение Горбачева, сожалевшее о подавлении «пражской весны» в 1968-м и пришедшее к власти в 1985 году. Те, кто принадлежал к этому поколению, верили, что плановую экономику можно серьезно реформировать без введения частной собственности и рыночного ценообразования. Они верили, что ослабление цензуры укрепит приверженность населения страны социализму. Они верили, что Коммунистическую партию можно демократизировать. Они ошибались. Перестройка непреднамеренно уничтожила плановую экономику, приверженность людей социализму, а в конце концов – и саму партию. Нанесенный же партии удар дестабилизировал Союз, который скреплялся только ею.
То обстоятельство, что в центре виртуозной, хотя и неумышленной ликвидации советской системы оказался человек, стоявший на вершине власти, – генеральный секретарь Коммунистической партии, искренне преданный ее идеалам, – лишь способствовало драме, которую немногие тогда воспринимали так, как она того заслуживала. Когда в конце 1989 года толпы немцев бросились разрушать Берлинскую стену, а Восточной Европе было позволено выскользнуть из крепкой советской хватки, потрясенные аналитики (в том числе и я сам) начали задумываться, не последуют ли за бывшими странами Варшавского договора остатки Кремлевской империи – союзные республики. То, что произошло затем, в 1990–1991 годах, сделало драму еще более глубокой. Советская система, хотя и дестабилизированная романтическим идеализмом, по-прежнему располагала самым мощным в истории военным потенциалом и репрессивным аппаратом. СССР имел более чем достаточно ядерных зарядов, чтобы уничтожить или шантажировать весь мир, не говоря уже об огромных запасах химического и бактериологического оружия. Он располагал более чем 5 миллионами солдат, размещенных на пространстве от Будапешта до Владивостока, и еще сотнями тысяч военнослужащих КГБ и внутренних войск. Все эти силы почти беспрекословно подчинялись командованию. Но они так и не были использованы – ни для спасения распадающейся империи, ни даже для того, чтобы дать волю разрушительному чувству мести.
Да, распад СССР сопровождался почти десятком гражданских войн: в Чечне, Карабахе, Ингушетии, Осетии, Абхазии, Аджарии, Молдавии (еще одна злонамеренная затея Сталина) и Таджикистане. Эти конфликты привели к гибели многих тысяч людей, появлению миллионов беженцев и возникновению некоторого количества не признанных международным сообществом квазигосударств, которые де-факто раскололи часть из 15 независимых теперь бывших советских республик. Даже у избежавшей гражданской войны Украины на ее крайнем западе была маленькая самопровозглашенная «республика» – Подкарпатская Русь. Нельзя забывать и о том, что русское население Украины, насчитывавшее более чем 11 миллионов человек (20 % населения этой страны), составляло самое большое в Европе национальное меньшинство. Еще 5 миллионов русских жило в Казахстане (составляя около 33 % его населения). Вообще же, если учесть, что 71 миллион бывших граждан СССР (то есть каждый четвертый) внезапно оказались за пределами своих номинальных национальных отечеств (если применительно к ним вообще можно говорить о национальном отечестве), и вспомнить о жутком примере катастрофического распада гораздо меньшей по размерам Югославии, можно лишь содрогнуться при мысли о том, какими войнами, точнее – каким ядерным, химическим или биологическим Армагеддоном мог бы сопровождаться распад Советского Союза.
Кто мог предположить, что СССР безропотно самораспустится? Немногие аналитики, действительно осознававшие серьезность проблем, с которыми пришлось столкнуться этой стране, и масштаб структурных преград, мешавших решению этих проблем, могли представить себе, что такое огромное полицейское государство спокойно, безо всякого сопротивления исчезнет. Из 20 миллионов членов КПСС 2–3 миллиона составляли партийную элиту – грозный становой хребет системы, пронизывавший не только партийный аппарат, но и государственную бюрократию, армию и КГБ. И даже соглашаясь, что многие из них уже не способны были воспринимать официальную идеологию без цинизма, аналитики по-прежнему сходились во мнении: эти люди должны были не допустить ниспровержения системы просто для того, чтобы защитить свои личные интересы. Так что несмотря на обилие попыток установить причину гибели тяжелобольного – Советского Союза, главная загадка остается неразгаданной: почему многочисленная советская элита, располагавшая вооруженными до зубов и верными власти внутренними войсками, несмотря на все свое могущество, оказалась не в состоянии защитить ни социализм, ни Союз?
Эта загадка выглядит еще менее разрешимой, если учесть, что когда опасность распада страны уже была видна всему миру, решающий удар по расшатанному зданию нанесли именно люди, принадлежавшие к самой привилегированной части ее элиты. Возможно ли, чтобы элита великой державы допустила крах, а в конце концов и способствовала развалу собственной страны, причем без иностранной оккупации, неповиновения военного и полицейского аппарата, даже без серьезного гражданского сопротивления? Оказывается, возможно. Одна из основных задач этой небольшой книги – объяснить, как и почему советская элита разрушила собственную систему. При этом важно понять не только поразительный распад этой системы, но и то, почему он не сопровождался вселенским взрывом.