Страница 1 из 31
Там за Вороножскими лесами. Зима
Луковская Татьяна Владимировна
Глава I. Беглецы
Там за Вороножскими лесами
Часть I. Зима
Глава I. Беглецы.
15 декабря 1288 г[1].
1.
Вот уже двое суток рыльские и липовецкие дружины уходили от погони, упорно продвигаясь на восток по тяжелому, успевшему слежаться январскому снегу. Вои [2] жмурили глаза от жестокого степного солнца, устало терли побелевшие от шального ветерка носы и щеки. Верховые все время норовили оторваться от обоза. Сотники орали, разворачивая их назад.
Лошади, запряженные в сани, натужно хрипели, отплевываясь пеной. Полозья жалобно скрипели в такт ударам слабеющих копыт.
Первое время беглецы беспрестанно оглядывались на закат, туда, где из-за окаема [3] мог появиться стремительный враг. Но постепенно усталость начала притуплять чувство опасности, без сна и отдыха ни люди, ни животные не могли выдержать долго. Короткие остановки еще больше отнимали силы, каждый раз подниматься на ноги и садиться в седло становилось все труднее и труднее.
- Нужен привал, скоро кони начнут дохнуть, почему не останавливаемся? - ворчали отроки[4].
- Нельзя, - объясняли бывалые ратники, - небо ясное, метели не жди. Следы на старом снегу хорошо видны. Уж бегут псы по наши души, оторваться надо, а там и передохнем.
И только на закате, когда пала первая лошадь, князья дали добро разбивать стан. Дружины спустились на дно широкой балки, поросшей раскидистым кустарником. Вои кинулись безжалостно ломать промерзшие ветки, собирать в охапки сухие стебли трав. И вскоре над оврагом вместе с сизым дымком поплыл домашний запах наваристой каши.
Демьян вскарабкался наверх, и встал рядом с дозорным. Он тоскливо смотрел, как огненный шар падает за меловые холмы. Зимнее солнце умирало, заливая все вокруг алой искрящейся кровью.
- Эко-то закат разыгрался, под утро мороз придавит, - самый опытный из воев Демьяна Горшеня приложил к глазам ладонь. - Нам бы вьюга теперь не помешала, - продолжал он рассуждать, - да видать ясно и завтра будет.
Молодой боярин молчал, поглощенный своими горькими мыслями: «Горит как, очам больно смотреть. Может это Бог мне знак подает, что Ольгов мой родной пылает. Городня [5] занялась, отец среди пожарища с разбитой головой лежит, а я здесь! Бегу как тать [6], вместо того, чтобы рядом с ним на стену встать, мать да сестер заслонить. Если погибнут, как жить-то дальше? Землю топтать, а они в той землице уж лежать будут...»
- Да, не переживай ты так, Демьян Олексич, вон на тебе лица нет, - старый вой успокаивающе положил ладонь на плечо боярину. - Все у них хорошо будет, живы-здоровы останутся, - прочитал дозорный горькие мысли своего хозяина. - Не станет Ахматка земли разорять, мы ему нужны, на князей наших злобу затаил. А города жечь ему не с руки. Он магометанин [7], торговый человек, выгоду свою блюдет. Разоришь посады, ногайцы добычей все себе заберут, а с кого и какой потом выход [8] брать? А уж откуп Ногаю заплачен, серебро Ахматка свое кровное отдал, чтоб баскаком стать. Чем опять короба набивать, если всех данников татары в полон уведут?
- Правда так думаешь, али меня жалеешь? - в глазах у Демьяна забрезжила надежда.
- Правда, правда, у меня ж там тоже семья осталась. На все воля Божия, уж изменить мы ничего не можем. И себя не кори, ты не хозяин жизни своей, у князя на службе. Князь сказал - едем, так и поехали, а остался бы дома - бесчестие и тебе, и батюшке.
Тревога начала спадать. Горшеня всегда мог найти нужные слова, да и делом выручал не раз. Во всех сечах Демьян мог и не оборачивать головы, у левой руки неизменно, прикрывая плечо и спину, стоял опытный вой.
И отец Горшени, и дед, и прадед, да и другие предки в глубине веков все трудились в Курске гончарами. И Горшене крутить бы гончарный круг, выставляя заезжим смердам тонкостенные кувшины на зависть их толстопузым домашним горшкам, но когда он еще лежал в колыбели, с востока пришел Батый. Старый мир был сметен жестокой степной волной. Дружины местных князей заметно поредели. Воеводы стали зазывать в отроки посадских сынков. И повзрослевший парнишка в тринадцать лет попал в отряд к ольговскому боярину, деду Демьяна. Родовое ремесло стало кличкой. Теперь рядом с Горшеней воевал его пятнадцатилетний сын Фролка, которого с первых же дней появления в дружине перекрестили в Горшеньку.
- Отчего сам в дозор встал? Пусть бы молодые постояли, - сочувственно упрекнул воя Демьян.
- Настоятся еще, ночь впереди, - отмахнулся Горшеня.
- Демьян Олексич, каша поспела! Все ждут, без тебя не едят, - к ним карабкался шустрый молодой ратник Нижата, лицо парня было вымазано сажей, видать его черед был кашеварить.
- Иду! - крикнул ему боярин. - Скажу, чтоб тебе сюда подняли, - обратился он к дозорному.
- Благодарствую, - кивнул Горшеня.
Демьян стал спускаться на дно оврага. Стан, еще совсем недавно суетившийся растревоженным муравейником, теперь умиротворенно сидел у костров, часто работая ложками. И только люди Олексича, нетерпеливо поглядывали наверх, не притрагиваясь к котлу. Устыдившись, боярин ускорил шаг.
[1] - Симеоновская летопись датирует событие 1283 г., ряд современных ученых (например, В.А.Кучкин) на основе сопоставления источников отодвигают датировку к 1287-1290 гг. Автор придерживается 1288 г.
[2] - Вой - воин-дружинник.
[3] - Окаем - горизонт.
[4] - Отрок - младший дружинник.
[5] - Городня - заполненный землей или камнями сруб для крепостных стен.
[6] - Тать - разбойник, вор.
[7] - Магометанин - мусульманин.
[8] - Выход - дань.
2.
Ночь спускалась в овраг, окутывая сонный лагерь плотным кольцом сумрака. Демьян лежал на охапке жесткого хвороста, лениво поворачивая то один, то другой бок к яркому пламени костра. Ему не спалось, он с завистью смотрел на своих ратных, дружно храпевших вокруг. «Нужно заснуть, завтра тяжелый день», - тщетно уговаривал он себя.
Тишину разорвал гневный рокочущий бас Святослава Липовецкого:
- Что значит - зачем напал?! Да, ты видел, сколько там добра!? Это ж все наше! Наше!
Демьян с любопытством вскинул голову. У большого княжеского костра разгорался ожесточенный спор. Высокий, широкоплечий Святослав нависал над тщедушным, похожим на взъерошенного воробышка Олегом Рыльским. Маленький князь возражал слегка по-бабьи высоким пронзительным голоском:
- Наше - не наше, какая разница! Теперь что и было наше - все их стало. Чего добился?
- Можно подумать, не напал бы я, так все б по-другому было, один конец - прочь бежать, - Святослав нервно передернул плечами. - Для Ахмата - мы как кость в горле, мешаем ему хозяином в Курской земле стать. Пока он жив - не будет нам покоя.
- Что ж ты на баскака руку хочешь поднять? Беду на нас накличешь, - возмутился Олег. - Нельзя со степью раздор иметь, силы не те, чтобы нос драть.
- Да, вот ты нос не драл, в ножки падал, то к Ногаю, то к царю Телебуге, а конец-то тот же, - в голосе Липовецкого князя звучало злорадство.
- Рано конец мне отмеряешь, я еще поживу, а в ножки к царю не один я падал, вдвоем просить ездили. Али забыл?! - Олега разрывала ярость. - Ведь все почти уладить удалось. Царь послов дал, людей наших из слобод вывели, как и хотели. Ахмат зол был, да не препятствовал, супротив самого царя идти не хотел. А тут ты со своим разбоем ночным, мало тебе показалось! Ахмат к Ногаю сбежал, напраслину на меня возвел, а в чем я виноват? Меня в ту ночь даже рядом не было. Разбойничал ты, а ответ держать мне!
- И я не виноват, что Ахмат тебя приплел, - уже мягче ответил Святослав, и ворчливо добавил, - возы добром нагрузил, еле тащатся, того и гляди татары догонят. Налегке от погони уходить надо.
- Налегке!? - еще больше закипал Олег, - А как к царю с пустыми руками являться? Ты вот, что для Телебуги везешь, или опять выгоду свою моим серебром добывать станешь?